Тодд лениво поглаживал тело любимой.
— Кара, жизнь со мной не сахар. Самое важное для меня — работа. Правое дело. Защита тех, кто не может за себя постоять. Я отношусь к этому очень серьезно. — Долгие годы значок полицейского был для него центром вселенной, кроме него ничего не имело значения. Бруксу хотелось, чтобы девушка поняла это. Приняла тьму, царящую в его душе. Мрак, который она не могла не почувствовать.
Прижавшись щекой к его руке, Кара посмотрела ему в глаза.
— Почему ты стал полицейским?
Тодд снова вспомнил крики матери.
— Мой старик был копом. Он восемнадцать лет проработал в полицейском управлении Атланты.
Для большинства этой информации хватило бы, чтобы сделать вывод: мальчику не терпелось вырасти, чтобы пойти по стопам отца.
Что ж. В чем-то они были бы правы.
В чем-то нет.
— Но почему ты стал полицейским? — Ее черные глаза видели его насквозь.
И Брукс вдруг понял, что рассказывает ей историю, в которую не посвящал никого. Даже деда, которому пришлось его растить.
— Отец работал под прикрытием. Внедрялся в преступные группировки. Иногда он не появлялся месяцами, а когда вдруг приходил, то был абсолютно другим человеком.
Жестоким, угрюмым чужаком, от которого разило выпивкой и сигаретами. С холодными глазами и неулыбчивым лицом.
— Он был хорошим копом. Это признавали все. — А в его комнате было невероятное число почетных знаков и медалей. Мама полировала их каждую неделю, на ее губах всегда была грустная улыбка. — Даже не знаю, сколько подонков отец отправил за решетку за все эти годы. Наркоторговцев. Грабителей. Убийц. Он обзавелся врагами. Из тех, что не забывают и не прощают измен.
Кара молчала. Просто не спускала с него глаз.
— Однажды на свободу вышел один из них. Тони Коста. Отец когда-то был внедрен в его банду. Арестовал его за продажу кокаина и убийство двух проституток.
— И его выпустили? — удивленно переспросила Кара.
Да уж, она явно не понимала систему правосудия людей.
— Он подергал за ниточки, ему были должны какие-то шишки. Его осудили за непредумышленное убийство и дали семь лет. — Тодд сделал глубокий вдох. Он ненавидел вспоминать эти события. — Когда он вышел по условно-досрочному освобождению, мне было четырнадцать лет. Я помню это, потому что был мой день рождения. Мама заказала по этому случаю торт в кондитерской, и мы как раз выходили из дома, чтобы поехать за ним. — Брукс собирался устроить для друзей вечеринку у бассейна. Они собирались забрать торт и вернуться до прихода гостей. — Коста ждал на подъездной дорожке. С пистолетом в руке.
— Тодд…
— Он заставил нас вернуться в дом. Приказал маме позвонить отцу, сказал: «пусть этот ублюдок придет и понаблюдает». Но отец опять был на задании, и мама не смогла его найти. Она предложила Косте позвонить капитану отца, но… — В горле застрял комок, мешая говорить дальше. — Но Коста знал: позвони она капитану, сразу нагрянут полицейские. Поэтому он улыбнулся маме… и убил ее. Ублюдок выстрелил ей промеж глаз.
Кара обняла Тодда и зарылась лицом в его шею.
— Мне так жаль.
Бруксу было холодно. Даже тепло ее тела, прижатого к нему, не спасало от этого треклятого холода.
— Потом он направил пистолет на меня.
Кара застыла. По комнате пронесся порыв ветра, всколыхнув простыни и скользнув по телу Брукса.
Девушка подняла голову:
— Он выстрелил в тебя.
Тодд взял ее руку. Прижал к старому, зарубцевавшемуся шраму на левом боку.
— Я побежал, но он все равно в меня попал. — Когда обжигающая боль пронзила его бок, он подумал, что сейчас умрет. Он не мог дышать, такой силы была агония. А потом увидел кровь. Много крови. Его. Его матери. Ему казалось, что он даже почувствовал запах ее крови на своей коже. И желал, чтобы этого не было.
— Но ты выжил. — Кара провела пальцами по белому шраму. — Выбрался из этого кошмара. Ты остался в живых.
— Сосед услышал выстрелы. Позвонил в службу спасения. Я очнулся в больнице, бок мне уже зашили. Рядом с кроватью сидел дед.
— А где был твой отец? — Брукс услышал в ее голосе нотки гнева… и слабый отголосок боли за него.
— Преследовал Косту. Один раз он все-таки навестил меня в больнице. Обнял и сказал, что сожалеет о многом из того, что натворил за свою жизнь. — Отец был все тем же чужаком, но было в нем что-то… отчаяние. Он снова стал носить обручальное кольцо, чего Тодд за ним никогда не замечал. — А еще сказал: «Если ты слишком долго живешь в мире дьявола, в твоей душе будет царить только мрак». Это последнее, что я от него услышал.