Lord Weller
Грехи прошлого
Пробка на Ленинградке вымотала все нервы. Когда мой «Форд» подрезала серебристая «Хонда», я сильно пожалел, что живу не в Америке, и под рукой нет дробовика. Разнёс бы к чёртовой матери водилу гнусной тачки. Но отвратительное настроение возникло не из-за бесконечного ряда машин, выстроившихся впереди и позади меня. Краем глаза я видел свежий выпуск газеты «Московские новости», брошенный на переднее сиденье пассажира, где была статья, занимавшая целый «подвал». Бойкое перо, язвительные метафоры. Моя подпись: Олег Леонидов. Но это была не та статья, которую я так ждал.
В очередной раз просигналив, я матерно выругался. Всё бесполезно. Кажется, сейчас мы застряли намертво. Я выхватил из бардачка очередную пачку, в раздражении сорвал ленту и закурил. Никотин, вливаясь в лёгкие, немного успокоил. Но перед глазами опять возникла физиономия моего главреда: тяжёлые брыли, сжимавшие маленький нос, жидкие, зачёсанные назад волосы, чтобы скрыть лысину, округлый подбородок и хитрый прищур.
— Хочешь спросить, почему я снял твой материал? — зазвучал в голове его голос. — Потому что так надо, Олег. Такое поступило распоряжение. Оттуда, — он многозначительно поднял глаза вверх.
— И пусть эти подонки гуляют на свободе.
— Не валяй дурака, прекрасно знаешь, что ты ничего не можешь изменить.
— Тогда я опубликую материалы об этом деле в своём блоге.
— Ну, если тебе жизнь не дорога, валяй, — он откинулся в глубоком кресле, поправил галстук на объёмистом пузе. — Все лавры Навального житья не дают? Ну, скажи, какое тебе до этого дело? А?
— Моя мать знакома с матерью одной из убитых девушек, Катей. Она позвонила матери, когда та пропала.
— Почему?
— Ну, она считала, что мать могла помочь.
— А ну да, ты говорил, что она — ясновидящая, — в голосе редактора не ощущалось обычной насмешки, он не присоединил ни одной подходящей остроты.
— Ну, а когда стало понятно, что Катя погибла, её мать звонила, рыдала…
— А ты, конечно, рассказал о своём расследовании? — перебил Быков. — Молчал бы, секретность соблюдал.
В распахнутое окно залетал весенний ветер, трепал уголки бумаг на столе главреда. Забирался под рубашку, заставляя ёжиться. Быков всегда на полную мощь включал кондиционер, так что даже летом у него стоял морозильник. Любил свежий воздух или таким образом расхолаживал подчинённых?
— Поезжай в Крокус-сити, — голос главреда прозвучал на редкость мягко.
— Зачем?
— Купишь себе капучино, познакомишься с кем-нибудь, — он усмехнулся. — Там открылся Олдтаймер. Ты же любишь старый автохлам? А нам статью заказали. Так что давай, езжай. Фото сделаешь сам. Развейся, короче.
В его словах я услышал недосказанное: «и забудь навсегда об этом деле». Увы, сделать этого я не мог, как ни старался.
Олдтаймер всегда похож на помесь барахолки и музея старины. Обожаю тачки начала прошлого века, когда дизайнеры из кожи вон лезли, чтобы придать внешнему виду стильность и неповторимую красоту.
Огромный зал с высоким потолком заполняли разнокалиберные машины, каждая из которых была для меня олицетворением целой эпохи. Я смотрел с благоговением и на роскошный роллс-ройс тридцать второго года цвета топлёного молока, с «велосипедными» дисками и выгнувшийся дугой «летящей леди» на капоте. И на «Кадиллак Эльдорадо» пятьдесят девятого года, похожий на истребитель с задними фонарями в виде сопел ракетных двигателей. И на родную «Чайку» цвета антрацита, на которой лет сорок назад ездил какой-нибудь партийный вельможа. На барахолке сумел найти редкий экземпляр масштабной модели форда «мустанг босс 302». Бродил по выставке до самого закрытия и остался после, чтобы сделать снимки для статьи. Это так здорово, когда тебе не мешают лениво слоняющиеся обыватели с детишками.
Возвращался я, когда ночь уже спешила прогнать день, вольготно располагаясь в сизом небе. Сквозь паутину веток хилой берёзовой рощицы мелькнул свет в окне пятого этажа облезлой хрущобы, где находилась моя квартирка. Но решил, что померещилось.
Поднялся по лестнице на свой этаж, открыл дверь, прошёл по коридору. Заливший гостиную яркий свет обнажил не только захудалую мебель: старый книжный шкаф, продавленный диван, кресла, что достались мне после развода, но и незваных гостей. В кресле у окна вальяжно развалился плотный мужчина в мешковатом костюме. Длинное губастое лицо, уголки рта опущены вниз, как будто владелец вечно не доволен чем-то. Низко посаженные оттопыренные уши.
— Какая честь для меня, — сказал я, как можно спокойнее, хотя по спине проскользнул противный холодок. — Сам господин Яков Урусов пожаловал. И по какому случаю? Выпьешь?