— Да, — пробормотала она.
— Сколько тебе лет? – он ступил на шаг ближе.
Девушка поборола желание податься назад, чтобы избежать его близости, этой подавляющей мужественности, окружавшей его подобно туману. Темному ядовитому туману, который угрожал поглотить ее. Она глубоко вдохнула через нос.
— Двадцать, ваша светлость, — ответила она.
Он покачал головой.
— Сущее дитя, — он склонил голову и начал пристально ее разглядывать. Девушка старалась не нервничать под столь оценивающим осмотром. – Неоперившееся. Невинное.
Губы его сжались, он шатнулся в сторону, его плечо врезалось в стену с глухим стуком.
— Оставайся таким же.
Она моргнула, пораженная мелькнувшим в его налитых кровью глазах проблеском уязвимости. Затем его губы разжались, складываясь в улыбку, которая сотворила с ней нечто странное.
— Я уже и не помню то время, когда сам был таким же.
— Совсем? – пробормотала Фэллон, хотя знала, что ей следовало бы прекратить этот разговор, неважно, насколько он был увлекательным.
Ее не должно это волновать. Она не должна даже хотеть узнать что–то про него.
— Но когда–то вы же были ребенком, — она попыталась ему помочь, предлагая ответную улыбку.
Дидлсворт переместился туда, где стоял герцог, послав девушке нетерпеливый взгляд.
Герцог нагнул голову, размышляя.
— Нет. Не припоминаю такого времени, когда б моя душа не была черна, — а затем он рассмеялся – ужасный, грубый звук – и отшатнулся от стены. – Мой собственный дед может в этом поручиться. По его мнению, я – дьявол во плоти.
И без дальнейших комментариев он ушел прочь.
Фэллон смотрела ему вслед… ошарашенная и полная абсолютной уверенности, что он был гораздо большим, чем могло показаться на первый взгляд. Он больше не умещался в той нише, куда она помещала всех джентльменов его типа.
Мой собственный дед может в этом поручиться. По его мнению, я – дьявол во плоти.
— Гм.
Ее взгляд вернулся к Дидлсворту. Его ноздри подрагивали.
— Маленькие подхалимы никому не нравятся. Тебе лучше это запомнить. Возвращайся к своим обязанностям.
И, задрав высоко нос, он отправился вслед за герцогом.
— Покачивая головой, она развернулась и направилась с подносом на кухню, раздумывая над тем, что, возможно, в груди герцога все–таки бьется сердце.
— Отнеси это в кабинет герцога. Там с ним лорд Хант, и, конечно же, они хотят… — последние слова Адамса растворились в пренебрежительном жужжании, которым он сопроводил упоминание лорда Ханта.
В желудке Фэллон все перевернулось.
Не может быть, чтобы это был он. После всех этих лет?
Кожа на ее лице похолодела и сделалась липкой. Вдохнув поглубже, она переборола нарастающую тошноту и помолилась, чтобы ей не сделалось дурно. Прижав к животу руку, она помотала головой, яростно борясь со своими мыслями.
— Что с тобой не так, парень? Ты заболел?
Фэллон остановилась и перестала трясти головой, только когда почувствовала на себе любопытные взгляды остальных слуг. Облизнув губы, она взяла трясущимися руками лакированную коробку для сигар.
— Нет.
Сначала дело. Неважно, как ее трясло при упоминании герцогского гостя. Глаза ее жгло так, как ни разу за все эти годы. С тех самых пор, как она покинула поместье виконта Ханта и начала свою жизнь в Пенвиче.
Она выполнит свои обязанности. Она рискнет. Она обязана. И, что самое важное, она узнает, на самом ли деле прошлое настигнет ее в данный момент времени, именно здесь.
Ноги в оцепенении несли ее по лестнице для слуг. Мягкая походка была созвучна тяжелому биению ее сердца, пока она приближалась к кабинету. И снова ей пришлось заставить себя явиться пред светлые герцогские очи. В то самое место, которое она поклялась избегать и где в результате оказалась. Но в этот раз ей было все равно. Ей нужно идти. Нужно узнать.
В ответ на ее короткий стук герцог объявил, что можно войти.
— Ах, вот и мы. А то мы уже испугались, что про нас забыли.
Сердечко Фэллон замерло, как только она услышала голос герцогского гостя. Прошли годы с того полудня, когда она была вызвана к его столу. Его голос не сильно изменился. Не настолько, чтобы она смогла его позабыть. Как обычно, полный вечными требованиями. Требованиями, которые Па не мог не выполнить… даже если это означало оставить ее одну–одинешеньку. Она на самом деле помнила этот голос. Помнила те судьбоносные слова, которые так драматично переменили ее жизнь лишь одним единственным заявлением.