Ее грудь приподнялась в прерывистом вздохе, но она не собиралась раскаиваться в своем срыве.
Даже при виде его суженных глаз и потемневших щек. Фэллон ткнула его в грудь.
— Почему бы тогда не назвать меня шлюхой?
Его рука сомкнулись на ее запястье, крепко удерживая, словно теплым пульсирующим наручником.
Рывком освободив руку, она спрятала ее в складках юбки.
Какое–то время герцог хранил молчание, напряженность, волнами исходящая от него, была столь же осязаема, как если бы от него шел пар. Когда он, наконец, заговорил, его слова потрясли ее, нанося удар по открытой ране.
— Я был бы рад, если бы ты ею была, тогда мы могли бы бросить эти игры и делать друг с другом то, что нам действительно хочется.
Фэллон вздрогнула, его слова были чересчур откровенны, слишком грубы… слишком решительны и волновали ее своей прямолинейностью.
Ее рука метнулась к нему – без раздумий и осторожности – мелькнув размытым силуэтом в воздухе.
Второй раз за одну неделю она ударила герцога.
Или, во всяком случае, попыталась.
Он отклонился в сторону, и она начисто промахнулась. Проклятье! Легкий возглас негодования сорвался с ее плотно сжатых губ, и она попробовала снова.
На сей раз, он поймал ее руку.
Фэллон с силой рванулась, но он не выпустил ее. Гнев свирепым пламенем охватил девушку. Она боролась, пытаясь освободиться. Не отдавая себе отчета, она вскинула другую руку. Ее он тоже поймал. С обеими руками, захваченными в тиски, Фэллон чувствовала себя полной дурой.
Продолжая ее удерживать, он наступал на девушку, пока она не наткнулась на стенные полки, отозвавшиеся звоном банок и посуды.
Она задохнулась от неожиданности. Остро впивающиеся в спину полки, его тело, твердой стеной, прижимающее ее спереди, Фэллон едва могла дышать.
Их взгляды встретились, столкнулись, сражаясь с недосказанностью. Напряжение потрескивало в воздухе. Понимание пульсировало между ними. В его глазах тлел огонь, ноздри расширись.
Она открыла рот, но слова не шли с языка. Это было ошибкой.
Его немигающий взгляд упал на ее губы. Синий ободок вокруг его зрачков потемнел почти до черного. Горло девушки сжалось. Немного сдвинув голову, он наклонился, остановившись лишь в одном мгновении от ее губ.
Опустив веки, он притушил горящий в глазах огонь, скрыв его.
Сердце Фэллон забилось еще отчаянней, когда его пальцы ослабили охватку на ее руках.
Он собирался остановиться теперь?
Ее сердце сжалось и ухнуло вниз.
Она чувствовала, как он отдаляется, ощущала, как отступает его тело, видела бесстрастность, медленно проступающую на его лице.
Осознание происходящего воспламенило ее кровь. Прежде, чем она могла бы остановить себя, прежде чем позволили бы себе одуматься, вытянув шею, Фэллон качнула голову вперед, ища его губы своими с отчаянием на грани ожесточенности.
Первое же прикосновение к губам герцога потрясло ее. Они были теплыми и твердыми. Опьяняющими.
Даже слаще и горячее, чем во время их последнего шоколадно–коньячного поцелуя.
Задыхаясь от этих ощущений, она глубоко вдохнула его дыхание.
Одной рукой скользнув ей на затылок, Дамон притянул ее еще ближе к себе.
Его губы скользили по ее губам, захватывая, пробуя, жадно лаская. Его язык скользнул к ней в рот, и она почувствовала себя на небесах. Они целовались снова и снова. Его бедра толкнулись в нее.
Прижимающаяся к Фэллон выпуклость была весьма ощутимой и довольно внушительной.
Его ладонь двинулась вниз по ее груди, остановившись в ложбинке между ними.
Нет! С резким вдохом оторвав от него губы, девушка втиснула свои руки между ними, собираясь оттолкнуть …, когда дверь в кладовую открылась.
Покачнувшись, Фэллон освободилась. Прерывисто дыша, она тыльной стороной руки зажала рот, испугавшись, что ее могла застать…
Ее взгляд метнулся к двери и остановился на Нэнси. Великолепно. Открыв рот, стоявшая на пороге девушка, переводила округлившиеся глаза с Фэллон на герцога.
Чувствуя затопляющее ее унижение, Фэллон смогла оценить иронию своего положения. Она обнаружила Нэнси в подобной ситуации с лордом Хантом. Жар опалил ее щеки, стоило вспомнить свое мнение о Нэнси в тот момент. Она посчитала ее наивной. Легкой добычей. Дурой. Фэллон считала себя слишком умной, слишком хорошей, чтобы к ней можно было применить все эти эпитеты.
Как же плохо она знала себя. Женщина, которой она себя считала, которой хотела быть, никогда не подарила бы часть себя – тем более свое сердце – высокородному дьяволу, погрязшему в пороке и с камнем вместо сердца. Горло перехватило от эмоций, и она отвела глаза от ухмылки Нэнси.