— Сэйнт.
Но потом я услышал его. Звук бьющегося сердца. Быстрый, но ритмичный. Мягкий, но достаточно громкий, чтобы заглушить все мысли.
Я закрыла глаза и втянула воздух, пока мое собственное сердце пыталось выпрыгнуть из груди. Это был самый прекрасный звук, который я когда-либо слышала, и он затрагивал самую мою суть, проникая в самые глубины души. Это был пульс. Стук. Мелодия. Я знала, что это биение сердца, но для меня это была музыка, которая пела в моей крови — достаточно нежная, чтобы успокоить, но достаточно сильная, чтобы разорвать меня на части. Это был звук жизни, растущей внутри меня. Отголосок чего-то прекрасного, что мы со Святым создали среди всего того уродства, что нас окружало.
По моей щеке скатилась слеза, и я открыла глаза, мой разум, тело и душа уже потерялись в крошечном сердцебиении, которое наполняло воздух вокруг нас такой надеждой.
— Сильное сердцебиение, — услышала я слова доктора, но застыла, взглянув на Сэйнта: в его изысканных голубых глазах мерцали непролитые слезы, когда нас окружил звук жизни, которую мы создали.
Это чувство, охватившее меня, опрокинувшее весь мой мир с оси, отражалось в глазах Сэйнта. Как и моя, его жизнь изменилась за один удар сердца.
Доктор Притчард убрала зонд от моего живота, и звук исчез.
— Я оставлю вас наедине.
Губы Сэйнта разошлись, и он поставил локти на колени, подперев кулаками подбородок. Я наблюдала за ним, он не отрывал глаз от экрана с застывшим изображением нашего ребенка. Все эмоции, которые я испытывала, он, похоже, тоже чувствовал. Все это было в каждой черточке его лица. Его выражение лица говорило о многом, и он не произносил ни слова.
Я села прямо и зачесала назад свои кудри.
— Каждая унция уродства была стерта одним ударом сердца, — прошептала я, а он лишь крепче сжал кулаки перед лицом. Его молчание было сокрушительным, и я ненавидела его.
— Сэйнт.
— У нас будет ребенок, — тихо сказал он, как будто это осенило его только сейчас.
— Я знаю. — Я вытерла слезы. — Я не могу в это поверить. Я имею в виду… я видела изображение, слышала сердцебиение. Но это такое нереальное ощущение.
Он стоял, напряжение накатывало на него волнами.
— У нас будет ребенок. — Его голос был полон неверия. — У нас будет ребенок.
Что-то было не так. Я чувствовала, как тяжесть этого засела глубоко в моем нутре, но не могла говорить. В этот момент на меня навалилось слишком много эмоций, которые словами не передать. Он взглянул на меня сбоку, и от увиденного у меня перехватило дыхание. Боль. Так много боли. Она клубилась в его глазах, как водоворот сожаления.
— Прости меня, Мила.
Я встала и потянулась к его руке, но он отступил.
— Сэйнт, что ты…
— Мне жаль, что я так поступил с тобой.
— Нет, не говори… — Но он выбежал из спальни прежде, чем я успела его остановить. Застыв на месте, я уставилась на пустой дверной проем и схватилась за живот, как будто в этом можно было найти утешение. Темное чувство предчувствия закралось внутрь, заглушая все эмоции, которые я испытывала, слушая биение маленького сердечка, изменившего мою жизнь за секунду.
Святой извинился.
Мой муж извинился после того, как сказал мне, что никогда не будет извиняться. Он уже сделал это однажды и поклялся, что никогда не сделает этого снова. Но теперь… он извинился, и я понятия не имела, что это значит и за что он вообще извиняется, и это меня пугало. Не было ничего, чего бы я боялась больше, чем неопределенности, когда дело касалось Сэйнта. За те месяцы, что я провела с ним, я познакомилась с его манерами, научилась читать его поступки и направлять их в нужное русло. Но Святого, который только что отвернулся от меня, который оставил меня стоять в спальне одну, я не знала. Я никогда не видела его раньше и понятия не имела, чего от него ожидать. Я понятия не имела, куда мы пойдем дальше.
Сбитая с толку и до краев наполненная бушующими эмоциями, которые калечили меня, я села на кровать и уставилась в пустоту. Я все еще слышала биение этого маленького сердечка — звук перемен и надежды, а также пугающее осознание того, что мне предстоит стать матерью после того, как я выросла без нее. Какой матерью я буду? Как я узнаю, смогу ли я быть матерью, если мне не с чем сравнивать?
Тогда меня осенило. Святой тоже должен был это почувствовать, задаваясь вопросом, как он может быть хорошим отцом, если так сильно ненавидит своего собственного. В его выражении лица перед уходом не было злости или обиды. Это был страх. Страх перед неизвестностью. Страх иметь ребенка, когда его собственное детство все еще преследовало его.