Одним движением руки я откинул ее голову в сторону и провел языком по шее, пробуя на вкус ее кожу и жаждая насыщения.
— Я буду честен с тобой, Мила. — Я потянулся вниз и легко просунул в нее палец. — Каждую ночь я лежал без сна и думал о том, как стать лучшим мужчиной… для тебя. — Мой палец двигался внутри и снаружи по ее влажному теплу. — Каждое решение, которое я принимал за последние несколько недель, я останавливал и думал: а как бы Мила хотела, чтобы я поступил? — Я приник к ее уху и провел языком по изгибу, ее попка сильнее прижалась ко мне. — Прошлой ночью я пытался поступить правильно. Я хотел быть менее эгоистичным. Но вот в чем дело, Мила. — Положив пальцы на ее челюсть, я рывком приблизил ее лицо к своему, пригвоздив свой взгляд к ее. — Я ненавидел это. — Нащупав большим пальцем ее клитор, я слегка надавил на него, и ее тело содрогнулось от прикосновения к моему. — Я ненавидел пытаться быть лучшим мужчиной. Ненавидел, что не поступил эгоистично, трахнув тебя через этот чертов туалетный столик, наблюдая за твоим выражением лица в разбитом зеркале. — Ее глаза закрылись, а рот сложился в идеальную букву "О", пока я нажимал на ее клитор ровными кругами. — И посмотри, к чему это привело, Мила. Посмотри, чем это закончилось.
Ее губы разошлись.
— Ты сделал мне больно.
— Я знаю. Но спроси себя вот о чем. — Я уперся членом в ее задницу. — Когда я причинил тебе больше всего боли? В тот день, когда я взял тебя, — я ввел в нее второй палец, и она застонала, — или прошлой ночью, когда я пытался быть лучшим мужчиной?
Ее бедра покачивались, и мне уже не нужно было двигать пальцами внутри нее, так как она начала трахать их по собственной воле.
— Я так и думал. — Я прижался губами к ее губам и поцеловал ее так, словно это было в последний раз. Как будто я никогда больше не смогу почувствовать ее вкус. Наши тела двигались как одно целое, и ей так чертовски хотелось потереться задницей о мой пульсирующий член. Мы оба рвались к краю, стремясь к разрядке. Ее стоны становились все громче, когда я все сильнее давил на этот чувствительный бутон, заставляя ее терять все запреты. — Понимаешь, Мила, — прошептал я ей в рот, — мне не нужно становиться лучшим мужчиной. Тебе просто нужно принять тот факт, что ты жаждешь во мне плохого, кайфуешь от того, что между нами все так хреново… и что ты влюбилась в дьявола.
— Остановись, — прошептала она.
— Ни за что.
— Остановись, пожалуйста. — Она взмолилась, задыхаясь, но все же потянулась вниз и затолкала мою руку глубже в свои трусики.
— Ты такая чертова противоречивость, Мила. Умоляешь о чем-то, а твое тело требует обратного.
— Это ты. Ты делаешь это со мной.
— И я никогда не остановлюсь. — Я крепче сжал ее челюсть. — Ты слышишь это, Мила? Я никогда. Блядь. Не остановлюсь.
По ее щеке скатилась свежая слеза, ее бедра все еще двигались, когда ее киска трахала мой палец, ее рука удерживала мою между ее ног… пока она не вытащила ее из трусиков рывком. Она развернулась, и я почувствовал ожог от ее ладони на своей щеке. Яростный треск от ее удара разрушил сексуальное напряжение.
Я прижал руку, которая две секунды назад была в ее трусиках, к своей обожженной коже, ощущая сладкий запах ее похоти, который задерживался на моих пальцах. Мой взгляд встретился с ее лицом, раскрасневшимся, с дикими глазами.
— Ты блядь гребаный мудак.
Я улыбнулся сквозь боль, застывшую на щеке.
— Рад, что мы можем с этим согласиться.
— И ты также лжец. Ты говоришь, что пытался стать лучше, но это чертова ложь. — Выражение ее лица ожесточилось сквозь слезы. — Прошлой ночью ты не пытался быть хорошим человеком. Это ты пытался заставить себя чувствовать себя лучше, будучи придурком. Потому что признай, Святой, это единственный способ почувствовать себя хозяином положения, когда дело касается нас… быть мудаком и причинять мне боль на своих условиях.
Я насмешливо хмыкнул.
— В этом нет ни малейшего смысла.
— О, это так. В этом есть смысл. Этот секрет, который ты скрывал от меня, терзал твою совесть и заставлял тебя чувствовать, что ты теряешь контроль над собой. Великий Марчелло Сэйнт Руссо терял контроль над собой из-за мелкого секрета и неуверенности в том, что станет отцом. — Она вытерла слезы и выпрямилась. — Ты предложил мне свободу не потому, что пытался стать лучше. Ты предложил мне свободу, надеясь, что я уйду, и твое чувство вины за сохранение этого секрета уйдет вместе со мной. — Она придвинулась ближе, и в ее глазах не было ничего, кроме чистой решимости. — По крайней мере, моя неспособность уйти от тебя заставит тебя терзаться чувством вины. Так что, думаю, мы оба будем чертовски несчастны.