Подумав, решила взять микрофильм на эту тему.
Она начала с апреля 1968 года, с демонстрации в Колумбийском университете. Замелькали вырезки из газет.
Зачем она читает их? Надеется увидеть фамилию Дэвида?
Напомнить себе, что он и в самом деле существовал? Дальше шли фотографии. Написанные от руки плакаты и дети, лица которых разукрашены цветами. Сьюзен быстро двигалась вперед - от прошлого к будущему. В подробности она не вдавалась, не до них ей было. "Удивительно, - размышляла она, - одно легкое нажатие кнопки, и перед тобой промелькнул год, в течение которого сформировалось целое поколение".
Статей о событиях во Вьетнаме оказалось более чем достаточно. Пресса называла все происходившее вьетнамским конфликтом. Это ж надо! Почти шестьдесят тысяч американцев погибли на этой войне, а они - конфликт...
Ох уж эти газетчики и политиканы! Дальше пошла целая серия фотографий, которые нельзя было смотреть без содрогания: американские солдаты из морской пехоты бредут по рисовым полям, неся на плечах убитых и раненых; вьетнамские дети в одних набедренных повязках, полные ужаса глаза. Сьюзен выключила аппарат. Читать заметки она уже не могла, одних фотографий оказалось более чем достаточно.
Почему она никогда не пыталась отыскать Дэвида?
Почему при всей той гласности, которая сейчас существует, никогда не старалась узнать, что с ним произошло?
Берт сказал, что она боится встретиться со своим сыном. Может быть. А может быть и другое: она боится, что Дэвид жив, что он узнает про их сына, и это отразится на его любви к ней, проще говоря, он перестанет ее любить.
В том-то все и дело, думала Сьюзен, всматриваясь в отрешенный взгляд какого-то солдата прошедшей войны.
Ей было необходимо чувствовать, что любовь Дэвида до сих пор живет в ее душе, ревностно оберегаемая от посторонних. Единственный путь для достижения этой цели, который она знала, - оградиться от окружающих непроницаемым щитом, за которым можно спокойно помечтать о Дэвиде, о том, что, мертвый ли, живой ли, он все еще любит ее.
Она просидела долго, глядя в черный экран компьютера. Не лучше ли о прошлом не вспоминать? Что бы она ни сделала сейчас, как бы ни поступила, ничего не изменишь, ошибок не исправишь.
А вдруг...
Уже стемнело, когда Сьюзен медленно шла по институтскому двору домой. Еще издалека она увидела, что в окнах нет света. Остановившись, посмотрела на свои часики. В тусклых сумерках удалось разглядеть - без пяти восемь. Неужели Марк еще не пришел?
Она подошла к крыльцу, открыла входную дверь. В доме была тишина. А раз не гремит по всему дому музыка, значит, его нет дома. В этом можно было не сомневаться.
Бросив на кушетку тетради, Сьюзен включила старенькую напольную лампу. Красная лампочка на автоответчике не мигала - значит, никто не звонил и не оставлял никаких сообщений. Она выключила автоответчик и прилегла на кушетку. "Хоть бы записку догадался оставить, - подумала она про Марка. Шестнадцатилетний эгоист...
Впрочем, что с него взять, сама была такая".
Несколько секунд она сидела не двигаясь, чувствуя, как по телу разливается тяжелая усталость. "Нужно пойти наверх, - решила Сьюзен. Надеть ночную рубашку и халат. Тогда сразу станет лучше".
Она пошла по узенькой лестнице наверх. Направо была ее крошечная спальня, налево - Марка. Сьюзен вошла в свою комнату. Внезапно ее охватило какое-то непонятное чувство - что-то не так. Она вышла из своей спальни и бросила взгляд на дверь в комнату Марка - та была нараспашку. Интересно, почему? Нужно проверить. Переступив порог, она включила свет. Предчувствия не обманули ее.