– Вам помогли добраться отродья Антихриста.
– А Баррет?
– Здесь. Прислушайся к звукам этого чудесного утра, феофил.
Штейн услышал шебуршение в туалете. Он поднялся на ноги и подошел к двери. Внутри раздавалось тихое поскуливание:
– Боже святый, Боже святый… – Мантра повторялась как на заевшей грампластинке.
Штейн отодвинул створку и заглянул внутрь. Сефирот завис у него над плечом.
Баррет стоял на коленях, облокотившись на стульчак унитаза. Рот изгваздан в блевотине. Взгляд прикован к запястьям, на которых были вырезаны нечестивые символы, покрытые свежей коркой от едва свернувшейся крови. Во время Священной Войны они стали символом напрасной жертвы, в древности принесенной божьим чадом во имя рода людского. Под этой меткой шли в бой последователи Антихриста – рукотворного бога, созданного людьми ради спасения от кары за эксперименты с генетическим кодом и попытки оцифровать душу.
Штейн не помнил ничего из остатков вчерашнего вечера. В том числе то, как знаки появились у Баррета на запястьях. Видимо, Мурмур получил добрую порцию жертвенной крови. Что ж… это был равноценный обмен.
– Не пищи, парень, – пробубнил детектив. – Говорят, шрамы украшают мужчину. Однако отныне не советую ходить по Вышеграду в рубашках с коротким рукавом. Синоидальная мода до ужаса консервативна и скупа на экспрессию.
Баррет утих.
– Как приведешь себя в порядок, спускайся вниз. Надо перекусить. Старуха отлично готовит. У нас теперь есть стоящая зацепка. Сегодня будет длинный день и много работы. Силы еще понадобятся.
Баррет тихо сказал:
– Ты мразь, Штейн. Ты знаешь?
– Еще бы.
– Зачем ты пошел на это? Мое тело теперь осквернено. Что до души…
– Мой опыт подсказывает, что душу подвластно изгадить только самому человеку. Если же переживаешь за свое тело – меняй работу. Мы грехоборцы, парень. Наши тела – инструменты в борьбе с несправедливостью и убожеством рода людского.
– Разве мы не чтим соблюдение заповедей? Не их блюдем?
– Заповеди сочинили люди. Высшие моральные ценности вне времени и конфессий, вне расы и пола, вне генетического кода. Они порождение нашего сознания. Плод высшей нервной деятельности. Антагонизм животному естеству.
– Заповеди даровал нам Спаситель.
Штейн скривился:
– Всего лишь человек, как и Антихрист не более чем искусственный интеллект.
– За такие речи тебя должно сжечь на костре.
Штейн расхохотался:
– И что с того? Паленая мертвечина – толку чуть. Через неделю восстану горелым бифштексом. Через месяц буду как новенький, только забуду все к херам. Старые наработанные межсинаптические нейронные связи почти не восстанавливаются в прежнем виде. Стану как чистый лист.
Баррет в задумчивости склонил голову:
– Даже если в твоих неправедных словах есть здравое зерно, что скажешь про ангелов? Разве они не истинное воплощение божественной силы?
– Неизвестная переменная, только и всего. Мы просто не понимаем, что они такое, а посему обожествляем, – детектив подмигнул Сефироту, а тот показал в ответ язык.
Баррет хотел возразить Штейну, но детектив уже шел к выходу в сопровождении ангела-хранителя, бросив через плечо:
– Жду внизу.
Штейн спустился в пельменную и устроился за стойкой перед кухней Старой Наны. Карга привычно выставила перед ним дымящуюся тарелку с дюжиной превосходных пельменей. Она каким-то чудесным сверхъестественным образом всегда знала, когда он пожалует к столу. Особый дар предвиденья желаний давнишнего клиента или просто скрипучие полы в старом захудалом здании. Иных посетителей в тесном и душном помещении пока не наблюдалось. Хмурое утро давно миновало. День катился к полудню, но в Адском Котле было темно всегда. Для грешных душ, таких как их собственные, света здесь давно не осталось.
Тонкие морщинистые губы привычно посасывали чубук видавшей виды трубки, периодически выпуская густые облачка дыма. Когда по трубе пневмопочты из квартиры Штейна просвистело отправленное письмо, они вытянулись в тонкую презрительную линию.
– Святая простота! Неужели паренек так наивен, как кажется?
– Возможно, – сквозь чавканье выдавил из себя Штейн, освещенный порхавшим вокруг Сефиротом.
– Ты бы еще притащил в Котел девственницу верхом на единороге, честное слово. Подведет он тебя под монастырь, Гор. Попомни мои слова!
– Работаем с чем есть. Не считаешь, что мы слишком очерствели за годы отчаяния?
– Очерствели?! Да я самая сочная ягодка в этом богом забытом месте. – старуха обнажила кривые прокуренные зубы в широкой улыбке.
– Грехи мои тяжкие! Сомкни уста, женщина. Я поесть пришел, а не проблеваться, – детектив подозвал ангела-хранителя. – Сеф, дело есть. Перехвати этого целлюлозного голубя, хотя… – Штейн на миг задумался, прекратив жевать. – Лучше проследи до получателя и посмотри, что тот станет делать.