Сефирот склонил голову:
– Как пожелаешь, феофил. Как было сказано ранее, я здесь, чтобы служить.
Старуха хрипло расхохоталась:
– Какой услужливый карманный эльф.
Сефирот живо ответил на похвалу:
– Приятно встретить хоть кого-то не впадающего в экзистенциальный трепет при виде ангела-хранителя. С тобой всегда просто и весело, бабушка Нана.
– За свой долгий век, Динь-Динь, и не такое повидала. А теперь марш отсюда, священный комарик, а то боюсь заразиться праведностью, как твой недалекий поднадзорный детектив!
5
Конура Сары Гордон, жены предположительного потрошителя чертей, притаилась в самой вонючей норе, какую только себе можно представить. Даже по меркам Адского Котла это было крайне паршивое жилище. Женщина укрылась на одном из нижних уровней в лабиринте круглых коридоров, прогрызенных в скальной породе камнежорами на заре становления Иерополя, когда монструозные твари из орд Антихриста еще не передохли в глубине расщелины, загнанные в угол. Из ниш в трещинах и осыпях по бокам коридоров понаделали убежищ бесы, лишенные самосознания: бывшие рабочие и пушечное мясо, низведенные до состояния смышленых животинок.
Штейн с притихшим Барретом, кое-как собравшим себя в кучу после позднего завтрака, отыскали комнату Гордон далеко не сразу. Даже с предельно четкой инструкцией Мурмура пришлось изрядно поблуждать среди фотолюминесцентных вешек, обозначавших улицы и позволявших хоть как-то сориентироваться в этой сложной разветвленной сети ходов. Расставила их человеческая рука. Бесам подобные штуки не требовались.
Грехоборцы могли легко пройти мимо ничем не примечательного сарая, если бы не наткнулись на толпу нечисти, сгрудившейся перед входом. Протолкавшись вперед, они ни без труда протиснулись ближе к дверям, чтобы понять причину столпотворения.
Крохотное помещение напоминало приемный покой в какой-нибудь захудалой больничке на окраине Иерополя. Внутри – хирургический стол со стеллажами для инструментария. Мощная лампа, работавшая от аккумуляторной батареи. Груды перевязочных средств, изгвазданных в желчи. Линялый матрас в углу комнаты. Замызганная керосинка. Банки с консервами и армейский нож на все случаи жизни. Весь скарб можно было с легкостью уложить в походный рюкзак, если требовалось быстро поменять точку дислокации.
Сара Гордон стояла над истошно верещавшим бесом и умело штопала бедолагу военно-полевым хирургическим набором, оставшимся в ее распоряжении со времен Священной Войны. На вид ей было глубоко за пятьдесят. Резкая, жилистая, суровая. Закончив с одним подранком, она выпроваживала его наружу и бралась за следующего. Грехоборцы вошли без приглашения.
Женщина лишь бросила короткий взгляд в их сторону, вернувшись к работе:
– Неужто шпиков с холмов заинтересовали трудовые будни моей нелегальной ветеринарной клиники? Вот уж никогда бы не подумала…
– Мисс Гордон, мы пришли… – начал было Баррет.
– Миссис Гордон, – оборвала его женщина. – Мой муж пока еще жив.
– О его судьбе нам и хотелось бы поговорить с вами, миссис Гордон, – взял дело в свои руки Штейн.
Женщина оторвалась от своего занятия и обратила пристальный взор на детектива:
– Гор? Это ты, мать твою? Все еще топчешь грешную землю?
– Пылим потихоньку, но хотелось бы знать – откуда вы меня знаете?
– Ты совсем охренел. Сорок пятый батальон. Шестикрылые серафимы.
Штейн увидел старую потертую фотографию, стоявшую на полке среди немногочисленных вещей медсестры. Солдаты святого воинства на фоне поверженного Бегемота. Он долго рассматривал молодые лица, преисполненные истового религиозного рвения. Наткнулся на самодовольную рожу Ломбарды. Нашел себя. Рядом с ними сидела девушка в медицинской форме. За плечи ее обнимал серьезный парнишка со шрамом поперек лица, будто составленного из острых углов. Тогда Штейн вспомнил. Его звали Нил. Нил Гордон. Как он мог позабыть? Проклятая память.
– Вспомнил теперь? – кивнула Сара на фотографию. – Я-то помню, как тебя сразила серая хворь. Прямо посреди Апокалипсиса. Потом началось безумие. Мы все пытались выжить. Сколько лет прошло…
– Чем занимаешься? – кашлянул в кулак Штейн, остановив поток воспоминаний, грозивший обрушиться на них с неотвратимостью лавины. Нечего было ворошить прошлое.
– Перебиваюсь тем, что умею лучше всего.
– Здесь?