Детектив ступал смело, ибо не единожды проходил этот путь во всевозможных состояниях, доступных его фантазии и кошельку. В отличие от Штейна, молодой грехоборец судорожно цеплялся руками за перила и натянутые вдоль склонов веревки, прежде чем сделать следующий шаг. Луч фонарика на его голове метался между покрытыми коростой ржавчины ступенями и курившейся паром вперемешку с сернистыми дымами бездной, открывавшейся по левую руку.
На одном из спусков Баррет запнулся и едва не свалился вниз. Реакции детектива позавидовали бы многие молодые грехоборцы. Он в последний момент схватил незадачливого офицера за шиворот защитного костюма и удержал его на самом краю.
– Осторожнее, парень. Такой чистенькой душе нечего делать на дне Адского Котла.
Баррет отпрянул от пропасти. Грудь так и ходила ходуном под защитным костюмом. Когда он отдышался, то не нашел ничего умнее, чем спросить:
– А что там?
– Где?
– На дне.
– Осколки божьей бомбы.
– Так этот разлом сотворили ангелы?
– А кто же еще?
– Зачем?
Штейн недоуменно уставился на Баррета:
– Вас истории совсем не учили, что ли?
– История закончилась, когда Спаситель сошел с небес вместе с ангелами, чтобы судить род людской за многовековые прегрешения. Дальше берет начало Новое Писание.
– Да уж! В Писании больше воды и метафизики, чем реальных событий.
– Как смеешь ты?.. – схватил Баррет Штейна за рукав пальто.
Детектив без стеснения пресек очередной праведный порыв молодого грехоборца:
– Еще как смею! Писание творилось в том числе и этими самыми руками, потрошившими чертей сотнями, а теперь заткнись! Сейчас не время и не место для подобных бесед.
Бесы на улицах обходили их стороной, оставаясь сокрытыми покрывалом темноты, и если привычный вид Штейна не вызывал у них особой оторопи, то молодой офицер-грехоборец в спецовке Бюро с форменными знаками различия, выставленными напоказ, одним своим присутствием вызывал злобные шепотки и пересуды вкупе с яростным зырканьем кошачьими глазищами. Манкурт лишь скалился им в ответ. Пока его авторитета хватало, чтобы уберечь Баррета от публичной расправы и побиения камнями, как нередко случалось с миссионерами, отправленными в Котел церковниками Вышеграда, чтобы нести просвещение и веру в Спасителя среди бесовского рода.
Игра стоила свеч. Мальчишка Баррет должен увидеть суровую правду городской жизни вне склонов Вышеграда. Гетто было идеальным вариантом. Иеропольский нужник, где праведные мира сего сбрасывали стресс и расставались с тревогами благодаря бесовскому племени. Для клириков он стал бельмом в глазу, мешавшим обывателям видеть истинный путь к вознесению. В реальности бесхитростный досуг в Котле для простого люда оказался единственным способом не спятить от отчаяния. Если парень осознает, что Спаситель оставил их у разбитого корыта, то, возможно, его церковные протеже прислушаются к докладам пылкого, истово верующего юноши, воочию пронаблюдавшего безрадостный быт тех существ, за души которых грехоборцы без устали борются, и признают, что настало время перемен. Штейн, конечно, не питал особых иллюзий на сей счет и прекрасно понимал, зачем подобных Барретов засовывают в Бюро Чистоты. Доносчики, наблюдатели, карманные кадры на вырост. Но почему бы не попробовать вернуть карты сдающему? Не в этом ли был план Ломбарды? Многие предпочли забыть, что бесы являлись преобразованными людьми. Постчеловечество, рожденное в истинной свободе от старых норм и устоев. Перегиб в сторону боевых морфологических изменений был вызван Священной Войной. Это не был их выбор. Они всего лишь выживали. Адаптировались. Не их вина, что ангелы посчитали адамову генетическую линию единственной достойной сохранения. Последователи Антихриста бились за свое право на существование. Ни больше. Ни меньше. Осознание этой простой истины пришло к Штейну далеко не сразу. Только за годы пребывания в шкуре манкурта. Солдат божьего воинства сам стал изгоем в мире, за который боролся, хотя в этой войне проиграли все. Победителей не было.
Тоннелями, испещрившими стены разлома, как муравьиные тропы сухое дерево, они дошли до грота, где располагалось «Посмертие», подсвеченное куда ярче прочих забегаловок.
На входе их остановил амбал-охранник с грубой шкурой, покрытой вязью ритуальных татуировок на хитиновых броневых пластинах, не стеснявших движения. Протезированные конечности были образцовыми орудиями смерти. Забрало на стилизованном шлеме с бараньими рогами разошлось в стороны, открывая обветренное грубоватое лицо. Жиденькая бородка и козлиные глазки дополняли безумную картину Босха, нагоняя жути на горожан-обывателей, спустившихся в Котел за острыми ощущениями.