Штейн опрокинул сначала один стакан с выпивкой, затем придвинул к себе порцию Баррета. Недолго думая, детектив употребил и ее.
Мурмур удивленно вскинул бровь:
– Ты бы так не частил, греховодец. Кровяной вискарь – штука забористая. Сам знаешь.
– Боюсь услышать голос пробуждающейся совести. Если бы мне было что предложить вам, то я бы с радостью принес эту жертву сам, но у меня давно ничего не осталось в закромах души.
Мурмур обнял его:
– Мы знаем, дорогой. Мы знаем.
Ава, игравшая с волосами Баррета, повернулась к Штейну, и лицо ее озарила легкая улыбка. Захмелевший детектив медленно растекся по дивану, ненадолго позабыв о пространстве и времени.
4
– Проснись и пой, феофил! – прочирикал назойливым будильником Сефирот сквозь пелену тягучего похмельного синдрома. – Вчера ты здорово потрудился ради благого дела. Бросил невинную душу на жернова следственного процесса.
– Истина требует жертв. Особенно когда дело касается бесов. Так устроен Иерополь, – пробурчал детектив хриплым голосом.
– Но ты даже не спросил у наивного глупца, готов ли он принести подобную жертву?
– Он бы струсил и погиб.
– Поэтому ты не оставил ему выбора.
– Так все и происходит. Ломбарда сделал выбор за меня. Я сделал выбор за Баррета. Спаситель сделал выбор за все человечество. Не в этом ли заключается суть ролевой модели наставника? Парень узрел истину и познал цену чужих грехов. Чтобы искоренить их, нам приходится платить сторицей.
– Ты насильно пытаешься привить ему свои ценности, не понимая, из какого он теста. Не думал, что бросаешь семена не в плодородную почву, но в пыль?
– Возможно, мы просто не можем поверить, что посторонние видят мир отличным от нашего видения, и потому стараемся донести свою точку зрения до других любым возможным способом, потакая собственному эгоизму. Теперь заткнись и дай сосредоточиться.
Голова раскалывалась на части, глаза слиплись, а слизистые пересохли. Штейн закашлялся и непроизвольно выпустил газы, затем блаженно потянулся. Приятно чувствовать хоть что-то ради разнообразия.
Детектив с трудом принял вертикальное положение и уселся на измятом матрасе, расстеленном в углу комнаты, которую он снимал над пельменной Старой Наны на тринадцатом уровне Адского Котла. Аскетизм, достойный истинного грехоборца, просматривался в каждой детали сего убогого жилища. Стул, стол да пыль по углам – вот и все скромное убранство. Вместо окна – горизонтальная щель у самого пола, прикрытая прозрачной полимерной пленкой. С улицы доносились запахи пряной еды вперемешку с вонью нечистот вкупе с сернистыми дымами, вырывавшимися из разлома, проделанного божьей бомбой. Гомонили бесы, перекликаясь своими резкими грубоватыми голосами с размеренной усталой речью обычных грешных людей. То были неудачники, неправедники, беглецы и бродяги, чья жизнь под властью Синода не задалась. Такие, как Нана и он сам.
Штейн уставился на амулет, одиноко висевший на стене. Раскрытая длань Спасителя с божественным всевидящим оком посреди ладони. Несколько минут он пристально всматривался в него, пока не привел мысли и чувства в норму.
Последним утренним ритуалом по порядку, но не по важности был укол ихора. Штейн нащупал пневматический инъектор под матрасом и вколол себе дозу. В запасе оставалось еще несколько карпул. После того, как они разберутся с убийцей бесов, следовало наведаться в Мортуарий за добавкой. Ихор позволял замедлить процесс распада личности и обращение в пустышку. Так ему говорили хароны, и пока это работало. Как лицензированный грехоборец и сотрудник Бюро Штейн обладал приоритетным доступом к запасам маслянистой голубой жидкости, которой был лишен безвольный бедолага, ныне потрошащий чертей по всему Адскому Котлу по чьей-то злой воле. Убийца ничем не отличался от сотни других пустышек. Манкурт не выбирает своей судьбы. Штейн же нашел свое место в этом городе. Он приспособился. Выжил, несмотря ни на что.
– Да, феофил, но ради чего? – Сефирот завис прямо перед лицом детектива.
– Это данность и типичное свойство жизни. Такие уж мы есть. Забавно, что ангелам сие неведомо. Проклятый Антихрист – и то понимал больше вашего, будучи всего лишь набором нулей и единиц. Вы неспособны осознать природу человеческого разума.
– Неужели? Мы играем в игры с младенцами. Бросаем вам мяч и наблюдаем, что вы станете с ним делать: пнете, поймаете, продырявите, сядете на него верхом, споткнетесь и расшибете себе голову.
– Зачем?
Сефирот развел руками:
– Мы лишь инструменты божьи. Промысел Его непостижим нам.
– Вот же хитрый маленький ублюдок. Как я попал домой?