Я закинула старый кожаный ремешок за голову, позволив прекрасной тяжести инструмента висеть на моём плече. Ощущение дерева и струн заставляло моё тело дрожать. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула. Бабочки зашевелились внутри меня, хлопая крошечными крыльями после долгого сна.
Я начала медленно играть сладкую низкую мелодию, которую Шейн играл впервые для меня в студии, в точности повторяя её. Начальные аккорды печальной мелодии были мягкими и отчаянными, и потом я ускорила их на один уровень, толкая и заводя тоскливое соло. Я начала перебирать печальные аккорды для создания чувственного сплетения, которые проникали прямо в спинной мозг и испарялись через каждую пору моего тела. Тёплый поток крови заструился по моим щекам и вниз к туловищу, отчего волосы на затылке встали дыбом.
Глубокий, тёмный звук растворился в моей мелодии. Шейн присоединился ко мне, наши звуки извивались в страстной гармонии. Звуки были похожи на кровь, текущую в венах и подающуюся к бьющимся сердцам.
Ритм непрерывно становился быстрее, в самом деле, как сердцебиение в муках страстной кульминации внутри песни. Музыка становилась всё громче, пока инструменты не встретились на вершине того, что показалось взрывом звука. Мы вытолкали друг друга к музыкальным высотам — музыка Шейна будет завершена или дополнена мной, и наоборот. Тогда динамика мелодии снова изменилась к декрещендо, уровень стал мягче, возвращаясь из страсти и кульминации к печали и тоске, пока песня медленно не закончилась густым тяжёлым молчанием.
Когда мы закончили песню, он затаил дыхание.
— Что ещё ты можешь играть? — спросил он, почти задыхаясь.
— Всё, что хочешь, — ответила я.
Непреклонное выражение затуманило его лицо.
— Хендрикс, — ответил он.
Я широко улыбнулась и сыграла «Пурпурный туман» от начала до конца, приукрашивая пресловутое гитарное соло и умышленные искажения Хэндрикса. Мои пальцы гудели.
Недоверие примыкало к темнеющему выражению лица Шейна. Оно было направлено на меня. Мои пальцы снова порхали над струнами.
Импровизируя, желая заставить челюсть Шейна упасть ещё ниже, я начала мягкую балладу, разворачивая звуки в медленный размеренный темп. Мои пальцы прошлись по всем жанрам музыки, каждая нота задавала ритм и рождала кусочек панковой музыки, разлетающийся по всей студии. Мрачный блюз начал сочиться из каждой ноты, превращаясь в джазовую композицию и сплетаясь в полотно классического красноречия. Мои пальцы двигались быстрее, превращая мелодию в соло-рок, а затем в тяжёлые аккорды трэша. Медленно я возвращалась к низкому ропоту одинокой приглушенной мелодии, будто сердцебиение улетало в своей прекрасной эфирной сущности в небо, пока не осталась лишь тишина.
— Эта девочка может играть, — нарушил тишину голос Итана.
Алекс усмехнулся.
— Да, и думаю, я влюбился.
— Заткнись, — сказал Шейн. Он взглянул на меня. — Сыграй ещё.
Сидя спиной к одному из огромных диванов, которые были в случайном порядке раскиданы по комнате, он жестом предложил мне продолжить. Его лицо выглядело мученически, и я сразу же пожалела, что показала ему эту свою сторону. Это должна была быть моя благодарность: что-то хорошее, а не то, что должно было заставить его сердиться на меня.
— Нет, — сказала я, качая головой. — Ты, кажется, очень сердит на меня по какой-то причине, и я не хотела, чтобы это случилось, Шейн.
Я сняла ремень гитары и осторожно отключила её от усилителя. Неохотно достала чехол и начала складываться.
— Не уходи, Грейс, — сказал он почти шёпотом.
Наши глаза встретились. Он выглядел напряжённым и напуганным.
— Что ты ожидала?
— Если честно, то я думала, что ты позволишь мне играть вместо Алекса и не будешь злиться. Я не понимаю, что сделала не так, но прямо сейчас ты выглядишь так, будто хочешь убить меня, — объяснила я.
Он пробежался рукой по волосам и схватил гитару. Он помедлил и смотрел на меня мгновение.
— Сейчас я просто ошеломлён, я не сержусь. Это вроде как уже третий раз меньше чем за неделю, когда тебе удаётся потрясти меня. Что ещё ты можешь делать? Летать? Или... — он начинал смеяться надо мной. — Или ты можешь одновременно играть на клавишах и петь? Потому что тогда я пойму Алекса — тогда я и сам влюблюсь в тебя.
Я замерла.
— Ну, мы точно не хотим этого, не так ли? Так что давайте просто скажем, что я хорошо могу играть на гитаре и ничего кроме этого. — Я почувствовала, что моё лицо заливает краска.
— Ха! Не дай ей одурачить себя. Она может делать всё, — засмеялась Леа. Поражённая, я немного отскочила. Я забыла, что все находились здесь с нами. О, это не хорошо.