Елена встала, открыла хрустальную шкатулку на шкафу, достала несколько заколок и распустила непокорные локоны, приведя в порядок пучок, который я уже наполовину уложила.
— Хорошо быть осторожной, когда человек не готов услышать правду.
Наши глаза встретились в зеркале, и я сглотнула.
— Ты… ты погадаешь мне?
Елена отвела взгляд и занялась моими волосами.
— Возможно, когда придет время.
— А сейчас оно не подходящее… почему?
Она закрепила последнюю заколку в моих волосах и отступила назад, любуясь конечным продуктом.
— Давай пока сосредоточимся на сегодняшнем вечере, хорошо?
Я повернулась к ней лицом.
— Я знаю, что ты делаешь, Елена.
Она притворилась невинной.
— Мила, дорогая, я понятия не имею, на что ты намекаешь.
Я надела черные туфли на каблуках Jimmy Choo.
— Конечно, не догадываешься. Ты всего лишь невинный свидетель во всем этом.
— Так и есть.
Я сузила глаза и вышла из комнаты.
— Мила, — позвала она меня, и я оглянулась через плечо. — Помни, что я тебе говорила. Будь отражением его силы, его уверенности, и он даст тебе то, что нужно для процветания.
— Сейчас я даже не уверена, что знаю, что мне нужно.
— Узнаешь.
— Будем надеяться.
Я направилась к выходу на палубу. Узлы в животе напоминали мне о том чувстве, которое я испытала, когда пошла на первое свидание. Я улизнула из приемной семьи, в которой жила, и прошла три квартала одна в темноте, чтобы встретиться с этим парнем в какой-то круглосуточной забегаловке, где подавали худший пирог с пеканом, но делали приличный шоколадный молочный коктейль, который он в итоге выпил сам, так как этот придурок меня подставил. Когда через два часа я вернулась домой, то заплатила за эти два часа двухсуточным пребыванием в чулане, где меня заставили помочиться прямо там, где я сидела. То, что должно было стать одной из лучших ночей в жизни молодой девушки, превратилось в один из тех моментов, которые я хотела бы запереть в шкафу и забыть, что они вообще были.
Я ступила на деревянную палубу, и легкий летний ветерок, отгоняя влажный летний воздух, приятно коснулся моей разгоряченной кожи. Я огляделась по сторонам, когда услышала его ровный баритональный голос, от богатства которого у меня заколотилось сердце.
— Я здесь.
Я подняла глаза и увидела, что он прислонился к барьеру на верхнем уровне яхты. Он указал на винтовую лестницу слева, и я поняла, что провела на этой яхте несколько недель и ни разу не поднималась на верхний уровень. Мой пульс бился как барабан, а тысяча крыльев бабочек вызвали шквал волнения, предвкушения и неуверенности. Не было никакой логической причины для того, чтобы я чувствовала себя так, как сейчас, чтобы я с таким нетерпением ждала предстоящей ночи. Сердце колотилось от страха перед этим мужчиной, а сейчас оно парило без страха, как в ночь первого свидания. Какая-то часть меня молилась, чтобы все не закончилось тем, что я дорого заплачу за то, что почувствовала хоть капельку надежды.
Мои туфли на каблуках коснулись верхней палубы, и мое сердце заколотилось, когда я обнаружила Сэйнта, стоящего у барьера, в светло-голубой рубашке с открытым воротником, которая подчеркивала цвет его глаз в лунном свете.
Его рукава были закатаны до середины руки, и я могла видеть толстые вены, которые пульсировали силой. Под безупречной кожей скрывались накачанные мышцы. Темно-флотские брюки идеального покроя, которые были на нем, лежали на бедрах и напоминали мне об идеальном V, скрывавшемся за поясом, — той части его тела, которая была у меня на виду, когда я держала его во рту, вынужденная брать каждый дюйм его длины. Казалось бы, это воспоминание должно вызывать у меня тошноту, отвращение. Но это не так. Тогда я видела монстра, а сейчас — квинтэссенцию классического альфа-самца, скрывающегося за маской зверя. Марчелло Сэйнт Руссо был воплощением совершенства. Отсутствие галстука и пиджака не ослабляло власти, которую он излучал. От него волнами исходило полное господство, и оно разбивалось о каждую мою косточку. От одного его взгляда мое тело жаждало подчиниться ему. И пока он сосредоточился исключительно на мне, сгибая руку, чтобы сделать глоток из фужера с шампанским в руке, было до боли очевидно, что он тоже это видит. Мое влечение к нему. Эта сюрреалистическая тяга к нему, к человеку, который когда-то был моим жестоким похитителем, а может, и сейчас им является, но если быть честной с собой, то я бы признала, что нахожусь здесь не потому, что меня заставили, а скорее потому, что я сама этого хочу.