Вскоре я убедилась, насколько была права, что сразу же спрятала книгу. Попадись она на глаза моей матери или священнику, они ни за что не позволили бы мне ее читать. Там были описаны такие вещи, от которых мурашки бежали по коже, и я стала склоняться к мнению Мишель, что мадам Лапорт ведьма.
Эта книга и мое решение прочитать ее во что бы то ни стало до конца лета вынуждали нас с Мишель ежедневно прогуливаться вместе. Я еще не замечала, что мы с Мишель постепенно стали жить разными жизнями. Раньше мы все делали вместе, мечтали обо всем вместе, думали, как поедем в Париж и еще о всяких глупостях, а теперь все изменилось, особенно я. Как-то раз я сказала матери:
— Мы могли бы подрабатывать горничными, многие девушки так поступают и имеют неплохие деньги. Мы могли бы покупать себе все то, что нам необходимо, или ходить в кабаре по вечерам.
— В кабаре, — засмеялась она, — здесь?
На следующий день мы заговорили о переезде в Эсперазу снова, всем вместе, и о том, как было бы здорово, чтоб мы с Мишель нашли там двух братьев и вышли бы за них замуж.
— Они будут непременно красивыми и богатыми, и мы снова будем жить вместе в таком же прекрасном доме, какой был у нас до этого, — планировала я.
— И родим детей одновременно.
— Мы будем жить счастливо и будем идти по жизни плечом к плечу.
Мишель обняла меня и пропела:
— Мы всегда будем вместе.
В то самое лето Жерар Вердье стал проявлять интерес к Мишель. Жерар был очень красив, высокий и мускулистый, темноволосый, розовощекий, часто улыбающийся. Он жил в деревне и работал в винограднике за городом. Каждый вечер он заходил к нам по пути с работы домой. Если, по счастью, мы находились на улице, он останавливался поболтать с нами, и, хотя он был не очень-то разговорчив, с ним всегда было интересно. Мишель улыбалась ему застенчивой, но радостной улыбкой.
Вскоре Мишель придумала ходить кормить кур и собирать яйца именно в то время, когда Жерар, возвращаясь домой, проходил мимо нашего двора. Эти ее «куропосещения» становились все длиннее и длиннее, и так было до тех пор, пока в один прекрасный день мама не заметила, что ее уж слишком долго нет, и не попросила меня пойти посмотреть, куда же она подевалась, так как уже пора накрывать на стол.
Мишель не было ни в курятнике, ни в саду. Я тихонько позвала ее, чтобы не привлекать внимания, но ответа не последовало. Куры накинулись на мои ноги и стали их клевать. Я поняла, что их так никто и не покормил, и яйца тоже не были собраны. Я быстренько сложила их в подол юбки, оглядываясь в надежде увидеть Мишель и думая, что же мне сказать матери. Когда я повернулась и пошла к дому, то заметила, что дверь в подвал чуть приоткрыта. Я толкнула ее ногой и шепотом позвала Мишель. Нет ответа. Я рисковала, спускаясь вниз, так как на лестнице было темно.
Неожиданно я услышала какую-то животную возню и странное мужское бормотание. Когда мои глаза привыкли к темноте, я увидела смущенную Мишель, ее руки, прикрывавшие обнаженную грудь, распущенные волосы… Из-за бака с картофелем выглядывал Жерар, я видела его голый торс. Я невольно всплеснула руками и поднесла их ко рту (в этот момент я выпустила подол из рук и разбила все яйца). Я взлетела вверх по ступенькам. Сердце стучало в висках, кровь прилила к лицу и, не раздумывая, я влетела в дом, захлопнув за собой дверь. Мама стояла посредине кухни, замерев от такого моего появления.
— Что случилось? — спросила она.
Я пристально на нее посмотрела, судорожно придумывая, что же сказать, и никак не могла придумать!
— …Мишель… — начала было я. — …Мишель…
— Что, Мари? С ней все в порядке? Что случилось?
Я почувствовала, что за моей спиной открылась дверь, и слегка пододвинулась, давая Мишель пройти. Ее волосы были причесаны, блузка застегнута и заправлена, выражения лица было обычным, глаза не бегали. Она посмотрела на меня, пытаясь предположить, успела ли я уже что-то сказать или нет, потом повернулась к матери и произнесла со всем смирением, на какое только была способна:
— Простите меня, мама, я так залюбовалась радугой, что даже пошла на холм, чтобы лучше ее рассмотреть. Я не справилась со своими обязанностями, я знаю. Простите меня, пожалуйста. — И она опустила голову, ожидая наказания. Я почувствовала облегчение.