Я наблюдала за тем, как постепенно приходит в порядок наша церковь. Как ремонтируют крышу, как меняется убранство внутри, какое внимание уделяется реставрации алтаря и как радостно и оживленно жители нашей деревни помогают Беранже во всех его начинаниях. Как радовался он сам тому, что люди так охотно откликнулись и приняли участие в таком непростом деле.
Конечно, ремонтом занимались не только жители. Беранже нанял строителей-кровельщиков из Люмокса, для того чтобы они отремонтировали и покрасили крышу. Старый месье Бадо все сокрушался, как может Беранже так расточительно тратить деньги, пусть и просто подаренные, на таких дорогих рабочих, как эти, из Люмокса. Беранже лишь пожимал плечами и отвечал:
— Это обитель Божья. Тут считаться не стоит.
Я помогала во всем, где только можно, даже убирала легкий строительный мусор. Но, что бы я ни делала, я все время поглядывала на Беранже. Участвуя во всем происходящем, я ощущала себя единым целым с ним. Иногда я думала: неужели есть еще кто-нибудь, кто, помогая, вкладывает всю свою душу так, как я!
Несмотря на то что Беранже почти каждый день, как и прежде, обедал и ужинал у нас, моя мать взяла на себя обязанности по его дому. Я и там помогала ей. Я старалась проводить как можно больше времени в атмосфере, которая так или иначе имела хоть какое-то отношение к нему.
Я все еще не до конца верила в то, что просвирка в вине — это тело и кровь Христа. Я много спорила на эту тему, так как прочитала достаточно литературы у мадам Лапорт, в которой утверждалось, что это не так. Чем больше я узнавала о вере вообще, тем меньше становилась моя собственная.
Но Беранже ничего не замечал. Он был доволен моей внимательностью на мессах и хвалил меня за это. Он просил меня собирать для него чертополох, и я ему не перечила, а делала это с удовольствием. Это же было для него!
Я перепробовала все возможные методы застать Беранже хоть где-то одного, но все было напрасно. Единственное, что у меня было, — это возможность находиться рядом с ним, в кругу других людей, и вдыхать один с ним воздух. У меня было, казалось, несбыточное желание подержать его за руку, погладить по волосам. К счастью, у меня хватало сил не делать всего этого. Я старательно сдерживалась, хотя и продолжала уверять себя, что я ищу встречи с ним только для того, чтобы поговорить.
Наконец-то ремонт церкви был закончен. Был положен пол и заменены скамейки. Теперь можно было заниматься убранством внутри. И люди, у которых возникали какие-то идеи, советовались сначала с мамой или со мной. Они рассуждали так, что если это понравится нам с мамой (ведь мы были к нему ближе всех), то можно отправляться с этим предложением уже прямиком к нему.
Иногда жители деревни забавляли Беранже наивными, почти детскими вопросами:
— Как вы думаете, святой отец, стало лучше с хорошей крышей?
Тогда Беранже смеялся и шутил в ответ:
— А как вы думаете, может, лучше стоять под открытым небом и слушать мессу под проливным дождем, ветром или снегом?
В то непонятное и неупорядоченное время я сделала наше первое открытие.
Ночь, когда он наконец излечил ее, была безлунной. Он провел целый день в молитвах под немилосердно палящим солнцем. Она ходила к ближайшему колодцу семнадцать раз, чтобы принести ему воды, и всякий раз возвращалась с пустым ведром, потому что люди, толпой окружавшие его, останавливали ее и выпивали всю воду. В последний раз она упала на землю и в отчаянии разрыдалась. Она ненавидела толпу, толпа была жестокой, грязной, оборванной. Так много людей — калек, уродов, больных. Дети с распухшими животами и деревяшками вместо ног. И кругом — глаза, огромные глаза, молящие о помощи, похожие на глаза коз, предназначенных для жертвоприношения. Разве можно помочь им всем? Мириам плакала, пока ее рыдания не перешли в истерический смех, она стала кататься по земле.
Когда припадок прекратился, она заметила, что вокруг нее собралась небольшая толпа.
— Это она с ним? — спросил один человек.
— Она — его жена, — ответила какая-то старуха.
— Не говори глупостей, — сказал еще кто-то, — как может такой демон быть его женой?
— Если бы она была его женой, он бы, наверное, уже давно вылечил ее.
Мириам с трудом встала на ноги и убежала в поле, подальше от взглядов и обвиняющих голосов. Она добежала до большого валуна и спряталась в тени от толпы. Она пробудет здесь до темноты. Когда все эти люди разойдутся.