— И что она сделала?
— Она вернулась в Лион. Она не могла оставаться в Париже.
— Я сожалею о вашем отце.
Она нетерпеливо тряхнула головой:
— Я рассказываю все это тебе, Мари, не для того, чтобы вызвать у тебя жалость, а для того, чтобы ты поняла, почему я написала о Беранже. Религия очень могущественна. Она может принудить человека поступить так, как он не хочет. То, что проповедует Беранже, — просто опасно. Смотри, как все стараются следовать его примеру, походить на него, буквально-таки смотрят ему в рот. Они пойдут за ним, куда угодно, ему стоит только пальцем поманить. Я не могу допустить, чтобы с кем-то здесь произошло что-то похожее на то, что произошло с моим отцом из-за религии и антисемитизма. Он использует христианские идеи не во благо людей, а во благо себе, а они не видят этого. Разве священник или вообще Церковь могут так поступать? Разве можно отделять душу от тела в живом человеке? У мужчин, которые убили моего отца, было очень сильное чувство веры. Они были фанатами.
Я кивала, думая о ее пистолете. Испытывала ли она когда-нибудь чувство страха за свою собственную жизнь?
— Поэтому я поступила так, — продолжала она. — Церковь никогда не должна быть партнером правительству. Каждый человек должен сам владеть своей душой и телом, а не так, чтобы правительство — телом, а Церковь — душой!
Хотя лицо ее и было спокойным, чувствовалось, что в душе ее бушует буря, а голос дрожит и от него веет холодом. Никогда раньше я не видела ее эмоций и никогда впоследствии, кроме этого дня.
— Надеюсь, я не сказала слишком много. — Откинувшись на спинку кресла, она посмотрела на меня. — Я знаю, ты верующая католичка, Мари. Я знаю, ты найдешь в себе силы и будешь с радостью посвящать себя религии. Я завидую тебе, но не в этом.
— Да, конечно, — пробормотала я. Сейчас было не время обсуждать с ней мои собственные крушения иллюзий. Они казались слишком банальными, не имеющими значения по сравнению с тем, что она рассказала мне.
— Для меня всегда было загадкой, как люди могут быть такими доверчивыми, такими легкими на подъем, когда дело касается религии, и как некоторые могут так низко пасть, когда дело касается ее же.
— Я думаю, тут не без дьявола обходится, — предположила я.
Она засмеялась:
— Да, это уж точно, Мари. Не без дьявола.
Приближалось лето, а от влиятельного австрийского лица мы так ничего и не получили. Мы с Беранже были обеспокоены: кто закончит начатое, если он так и не ответит, и узнаем ли мы, откуда тут взялся флакон с запиской? Я уже было начала подумывать о том, чтобы ночью тихо пробраться в церковь и поднять плиту самой. Но однажды он поймал меня и наедине сказал, что на следующей неделе нам привезут новый алтарь, а старый надо будет убрать. На мой вопрос, откуда нам привезут новый, он ответил, что когда был в Нарбонне, то встречался со многими людьми, разговаривал на разные темы, и одна очень состоятельная дама нашла его очень приятным собеседником. Она попросила его рассказать о себе подробнее, особенно о тех местах, где ему приходилось работать. Он и рассказал ей о Ренн-ле-Шато. История нашей деревушки так понравилась мадам, что она решила подарить нам что-то, и Беранже, тогда еще не подразумевавший, что с алтарем могут быть связаны такие события, попросил ее о новом алтаре, так как сам давно хотел заменить его. Вот сейчас-то она и решила его прислать.
— Когда рабочие начнут устанавливать алтарь, им будет необходимо поднять несколько камней. Я попрошу их отодвинуть и тот, который отмечен на рисунке. Тогда и посмотрим, есть ли там что-то, подтвердится ли какая-нибудь из твоих гипотез.
Можно и не говорить, как это известие подняло мне настроение. Я ждала прибытия алтаря с необузданным предвкушением.
Итак, он прибыл. Привезенный из-за холмов на мулах, которые валились с ног от усталости. Вся деревня вышла посмотреть на то, как Беранже сам помогает разгружать его и вносить в церковь, не стесняясь того, что священник вовсе и не должен заниматься такого рода трудом. Люди, привезшие алтарь, сменили одежду, для того чтобы не попортить ее в момент разгрузки. Беранже как был в сутане, так и остался в ней. Алтарь был действительно новый и весь так и сверкал золотом. Когда на него попадали лучи солнца, больно было смотреть.
— Должно быть, вы потратили на него все свои деньги, святой отец, — высказался месье Вердье.
Беранже, казалось, его не слышал. Он стоял и смотрел на сиявший золотом алтарь, пораженный его красотой.
— Хозяин предупредил — вы сами его подкрасите, — сказал один из рабочих.