— Но Церковь создали и управляют ею люди!
— Мари! Ты говоришь, как неверующая, и задаешь непростительные вопросы.
Такие разговоры происходили у нас ежедневно. Я все время старалась вывести его «на чистую воду», а он не поддавался. Либо он отвечал уклончиво, либо расплывчато, либо вообще не отвечал. В минуты, когда мы отдыхали от споров, мы говорили друг другу нежности на французском языке. Он называл меня Mon petit ange, что означало «Мой ангел», а я ему в ответ: Да, Mon ours fou («Мой сумасшедший медведь»).
Как верно заметила моя мать, вся деревня только и делала, что обсуждала нас. Они не только удивлялись нашей дружбе, но и стали нас подозревать бог знает в чем. Особенно Беранже, который «неизвестно откуда взял деньги» на ремонт церкви. Конечно же, тот рабочий из Люмокса не смог промолчать и рассказал всем, что святой отец нашел что-то под камнем, что он видел там старинные надписи и какие-то монеты. И об этом теперь знала не только наша деревня, но и весь Люмокс, а может, весть докатилась и дальше, я не знаю. Я узнала про Люмокс случайно, когда пошла присмотреть себе новую шляпку и что-нибудь из нарядов. Не могла же я носить подвеску Беранже со старыми некрасивыми платьями. Там-то я и услышала о том, что, оказывается, «Беранже нашел несметные сокровища у себя в церкви», и там я поняла, что все просто уверены, что мы — любовники!
Однако, надо отдать им должное, они были признательны Беранже за то, что он привел церковь в такое состояние. И это несколько смягчало их осуждение поведения святого отца, что же до меня, то я была слишком незначительной персоной, чтобы заострять на мне внимание, но так было вначале. Однако о нас продолжали говорить везде. Как и раньше, все новости распространялись или в лавках, или на площади, или в местной таверне.
Деревенские жители — практики. Священник нужен им лишь для того, чтобы освещать, благословлять, разрешать или устанавливать какие-то правила и следить за их исполнением. Прежде чем начать что-то сажать или сеять, все бегут в церковь. Религия тоже практична. Чтобы помолиться за здоровье, можно обратиться не к одному, а сразу к нескольким святым, чтобы помолиться о любви — то же самое. Священник, который влюбился, приступил обет, — грешник и должен быть изгнан из Церкви. Думая так о Беранже, они все равно закрывали на это глаза, потому что он сделал так много для нашей маленькой деревеньки. А главное — отремонтировал церковь. Теперь есть место, где можно полноценно помолиться и за мужа, и за урожай.
Так что вскоре и моя столь незначительная персона стала весьма приметной, более того, всеобщее презрение обрушилось на меня. Многие говорили мне те же слова, что и мать. Другие пытались открыть мне глаза, намекая на обет безбрачия, другие же вообще, встречая меня, переходили на другую сторону дороги.
Беранже, как я знала, не трогал никто.
Я знала, что во мне они видят реальную угрозу потери своего обожаемого святого отца. Но прошло не так много времени, как вдруг, может, усилиями Беранже, а может быть, сами, но они привыкли к нашей дружбе, перестав обсуждать меня на каждом углу.
Ну, конечно же. Как может пострадать репутация Беранже, когда он провел такой процесс, как реставрация. Наконец-то все было закончено. Крыша починена и заново покрыта, внутреннее убранство заново расписано, покрашено, обставлено и обновлено. Все помнили, с какими трудностями все это начиналось и как упорно работал Беранже, для того чтобы все это поскорее завершилось. И все-таки главный вопрос — кто дал ему деньги и кто этот тайный покровитель и любитель нашей деревеньки — мучил их постоянно. Казалось, история о сокровищах Беранже облетела весь свет.
Прошло уже больше года с тех пор, как я показала мадам свой рисунок и как она намекнула мне на то, что подобное можно было бы найти и у нас в деревне, а потом внезапно уехала в Париж. В тот последний наш вечер она дала мне пару книг. Вскоре я отправила ей письмо, выражая соболезнования по поводу ее тети. В конце письма я добавила несколько слов о камне. Она ответила, написав, что должна задержаться на неопределенный срок в Париже, так как тетя ее очень слаба и процесс выздоровления идет крайне медленно. Интересовавший меня вопрос остался без внимания, правда, в конце письма была строка — что мы сможем завершить все начатые разговоры по ее возвращении в Ренн-ле-Шато.
Я снова начала интересоваться вещами, найденными под камнем: рисунком, золотыми монетами, книгой. Особенно монетами, которые Беранже назвал старинными медалями. На некоторых из них я не видела никаких знаков. Мне было интересно, куда же он их спрятал. Я снова подумала о его частых отлучках и о том, что сумку он почему-то всегда берет с собой.