Эмма не могла не поверить ему.
— Она тебя тоже любила, — проговорила она просто. — Ты был первым, о ком я от нее узнала, о ком мы говорили. Она назвала меня в честь твоей матери. А второе мое имя Лавиния. Эмма Лавиния Калдер — вот кто я. Ты этого никогда не знал.
— Назвала тебя в честь моей матери? — Роберт поднял брови от изумления. — Да откуда же она знала имя моей матери?
— Видела на могильном камне на церковном кладбище. Если бы я родилась мальчиком, то была бы Робертом Джорджем в честь тебя и твоего отца.
— Значит… значит, она меня простила?
— Ты был ее жизнью. Она всегда жила надеждой, что когда-нибудь увидит тебя снова.
— Но как… как она могла надеяться на это?
— Она считала, что ты знаешь, где она.
— Знаю, где она? Откуда я мог знать?
— Потому что знала Джоан. Джоан знала, почему мама решила ехать в Англию, хотя могла уехать в Америку или в любое другое место на земле.
— Но почему?
— Потому что ее мать была англичанкой.
— Как, эта… — Ему не хотелось называть ее „хористкой“, это как-то и на нее бросало тень. Но она и так почувствовала, что он хотел сказать.
— Да, танцовщица. Она ездила в турне по Австралии, там встретила Джима Калдера, и они поженились. Но бабушка была из Англии.
Ну конечно! Он вдруг как будто услышал эти странные неавстралийские интонации речи Алли, вспомнил, что та говорила ему о своей матери.
— Так она отправилась в Англию посмотреть, нельзя ли найти свою семью?
— Да. Она знала девичью фамилию матери и город, откуда она родом. Бабушка скончалась в Австралии за год до этого — она так и не вернулась на родину. Но мама надеялась, что остался кто-нибудь — из родственников.
— Ну и?
Эмма покачала головой.
— Нет, ничего не получилось. Кое-что она, конечно, разыскала. Бабушка была из приличной семьи, достаточно состоятельной. Ее родители и слышать не хотели, чтобы их единственная дочь пошла на сцену. Они не разрешили ей поступить в театральное училище. В результате она сбежала с каким-то проезжим театром — единственное, что ей оставалось.
Все было яснее ясного.
— И после этого, — задумчиво проговорил он, — найти что-нибудь получше она уже не могла.
— Нет. А они так никогда и не простили ее. Она один раз приезжала домой, чтобы попробовать наладить отношения. Но отец буквально впал в неистовство и даже разговаривать с ней не захотел. Они просто послали ее ко всём чертям. А вскоре после этого они умерли, один за другим. Ни сестер, ни братьев у бабушки не было. Но мама надеялась, что раз уж мы добрались до дома, то сможем как-то прожить.
Сердце его переполняло чувство сострадания. Ему было ясно, почему Алли поступила именно так. Это ближе всего к понятию дома — корней, своего места — то есть к тому, что она хотела бы обрести, оставаясь за пределами Австралии. А до тех пор, пока Джоан знала, где она, у нее были все основания жить там, потому что это была единственная возможность не утратить связи с ним.
— Так значит, Джоан знала, где вы?
— Да, она знала — и могла быть уверена, что мы там! Ведь Джоан обещала, что если мама не будет оттуда никуда соваться, то она пришлет тебя к нам. Мама никогда не теряла надежды свидеться с тобой. И я тоже. Мы часто говорили о том, как вот откроется дверь и на пороге появишься ты.
Он чуть не заплакал, представив, как они ждали, как страдали, как безнадежно мучились всю жизнь.
— В конце концов мама не выдержала. Она сказала, что, по-видимому, Джоан водит ее за нос и вовсе не собирается позволять драгоценному братцу повидать своего внебрачного ребенка и вообще возвращаться к этой неприятной истории. — В словах ее вновь почувствовалась вся накопленная горечь. Чему ж тут удивляться, если у нее такой ужасный взгляд на природу человеческую — и на мужчин прежде всего! — Тогда она и решилась нарушить обещание и попробовать разыскать тебя сама.
— Обещание? Какое обещание?
— Джоан взяла с нее обещание никогда в жизни не пытаться связаться с тобой. Джоан сказала, что мама единственный свидетель убийства и что, если она когда-нибудь вернется, тебя тут же будут судить и посадят за решетку.
Он почувствовал невыносимую боль, будто у него отдирали с кровью еще один слой кожи.
— Убийства?..
— Ее отца, Джима Калдера.
Вот, кажется, наконец то самое, вот оно перед его глазами, оно здесь.
— Ты убил его. Он хотел избить тебя, а ты его оттолкнул. И он свалился с обрыва.