Нас загоняют в комнаты с мужчинами, которые берут каждую частичку нас — нашу кожу, плоть под ней — пока мы не начинаем умолять, чтобы это закончилось. У нас нет контроля. Нет возможности сбежать. У нас нет ничего. Когда мы там не работаем, нас иногда возят с шофером в шикарные отели.
И мы знаем, что там лучше ни с кем не разговаривать. Последняя девушка, которая пыталась получить помощь, была убита. Нам показывали фотографии ее тела с полностью отрубленной головой. Меня вырвало в тот день. Прошло два года, а я до сих пор не могу выкинуть из головы образ ее глаз. Они были карие.
— Сука, ты что, оглохла, что ли?
Кайла задыхается, обхватив руками голую грудь, густая подводка и тушь для ресниц теперь стекают по ее щекам густой рекой. Она никогда не красилась до того, как нас забрали. Она ненавидела это. Теперь это меньше всего ее волнует.
Он делает один шаг вперед, рука сильно бьет меня по щеке, и моя голова резко поворачивается. Но вместо того, чтобы заплакать или издать хоть звук, я смеюсь — действительно смеюсь — и его гнев… он прекрасен.
— Это все, что у тебя есть? — Мой рот искривляется в уголках, длинные черные волосы рассыпаются по спине, почти касаясь моей попы.
На его морщинистом лице появляется настороженная ухмылка, прежде чем его ладонь сжимает мою шею, сжимает до тех пор, пока я не перестаю дышать, его сила заставляет меня подняться на ноги в доме, где нас держат вместе с шестью другими женщинами. Где за нами наблюдают днем и ночью, в основном двое мужчин: Джузеппе и Вито. Им все равно, что с нами делают. На самом деле они делают еще хуже.
Никого это не волнует. Не здесь. Мы не незаменимы. С нами обращаются так же, как с крысами, которые бегают по траве в поздние часы.
Дом находится в самом плохом районе. Полицейские сюда даже не заходят, потому что какой в этом смысл? На углах продают наркотики. Возможно, какая-нибудь банда торгует и женщинами. Но не здесь. Не в этих кварталах. Это территория мафии, и остальные это знают.
Мои легкие горят, когда он сжимает руку сильнее, обнажая зубы.
— Вы, маленькие шлюхи, не знаете, как вам хорошо. Но я покажу вам, насколько хуже может быть.
Кайла всхлипывает, не в силах перевести дыхание.
— П-п-пожалуйста, отпустите ее.
Но он игнорирует ее.
— Ты знаешь, что я могу сделать с тобой, не убивая тебя?
Потому что он знает, что не может убивать, если только это не разрешено боссом.
Я борюсь со страхом. Я борюсь с приступом паники, поднимающейся, как инферно, в моей груди. Я смотрю на него, борясь единственным доступным мне способом. Внутри я кричу так громко, что стекло, удерживающее меня в плену, разбивается на мелкие кусочки вокруг меня. Но снаружи я во всеоружии. Я готова к битве. Война никогда не закончится. Этого никогда не случится. Пока последний меч не пронзит мое сердце, даруя мне покой.
Смерть — единственный выход. Дьявол не позволит мне идти другим путем.
Кит опускает меня на пол, и я задыхаюсь, моя грудь поднимается и опускается, воздух трудно проглотить.
Вдох.
Выдох.
Повторяю.
Горло жжет. В животе бурлит тошнота, и я протискиваюсь сквозь нее. Мне нравится бороться. Это заставляет меня чувствовать себя сильной, даже если все это иллюзия.
Кайла ползет ко мне, закрывая меня своим телом. Но он подхватывает ее за одну тонкую руку и швыряет в сторону. Она ударяется о деревянный пол с тяжелым стуком.
Из меня вырывается низкий стон ярости, и когда я пытаюсь ударить его за то, что он обидел мою подругу — мою милую, никогда не обидящую ни душы подругу, — он наносит мне удар в живот. Затем еще один, и еще, пока я не закашляюсь. До следующего удара.
Я не знаю, сколько еще раз он ударил меня. Я сбилась со счета. Моя голова кружится, свет мелькает в глазах. Кайла кричит о помощи, но голос невнятный, словно я под водой, я почти ничего не слышу.
— Стой… кровотечение.
— Йоу, прочь… товар…
— Пошел ты!
Голоса. Их слишком много. Я вижу Вито и Джузеппе, их образы, идущие вверх, мелькают то там, то здесь. Кто-то хнычет. Я думаю, это я.
— Ш-ш-ш, — говорит Кайла с сопением, ее рука гладит меня по голове.
Я чувствую это. Я не умерла. Очень жаль.
Но как я могу оставить ее? Как я могу быть такой эгоисткой? Она не сможет выжить сама. Но, может, будет лучше, если она тоже умрет.
Мы есть только друг у друга, в то время как другие девушки держатся сами по себе. Все боятся говорить друг с другом, боятся, что нас за это убьют.
А они убьют. Если мы говорим друг с другом о том, что происходит с мужчинами, они нас убивают. Раньше в доме было двенадцать девочек. Остальным не так повезло.