Мы можем отводить глаза от того, что делают Бьянки, но я никогда не пошлю к ним женщину. У меня все силы ушли на то, чтобы не положить конец торговле людьми, этому клубу. Но я не могу рисковать войной, и София не может стать ее жертвой. Если я начну ее и нарушу договор, все ставки будут сделаны. Защита моей дочери — это все, что имеет для меня значение.
— Если ты не собираешься меня убивать… — Черты Элси ожесточились, она практически вцепилась в меня своим поразительным взглядом. — Что, черт возьми, ты собираешься со мной делать?
Эти большие, мерцающие карие глаза держат меня в плену огня, пылающего в них, даже когда я практически чувствую вкус ее страха, словно это клеймо на ее душе.
Мне нравится это в женщине, когда она тверда, даже если она купается в страхе. И мне нравится знать, что она боится меня. Она и должна бояться. Никто не врывается в дом, где спит моя дочь, не ответив за это. Мне плевать, что она была одной из девушек Бьянки, или насколько красивой она может быть — а она именно такая. Черт возьми, она безумно красива.
Мне требуется все мое самообладание, чтобы не наказать ее так, как я действительно хочу. Прижатой к стене. Беспомощную. По моей милости. Ее тело принадлежащее, чтобы взять его, заставить делать все, что я захочу. Но я не могу этого сделать. Не с женщиной, которая прошла через то, что прошла она.
Но это не останавливает мой разум от радостной поездки, наполненной грязными мыслями: руки в ее длинных волосах, мои пальцы в ее киске. Держу пари, она красивая. Как и сама девушка.
Ее большие груди вздымаются с каждым тяжелым вдохом.
Я ей нравлюсь. Возможно, она не хочет этого, но я чувствую это по ее дыханию, по возбужденным глазам.
— Ну… я могу многое с тобой сделать. — Мои губы опускаются на изгиб ее челюсти, желая, чтобы мои зубы вонзились в эту мягкую кожу, чтобы услышать, как она выкрикивает мое имя.
Майкл, трахни меня. Заставь меня кончить.
Как будто я не могу сдержать себя. Как будто я не могу перестать прикасаться к этой женщине. Это не то, к чему я привык, и не то, к чему хочу привыкнуть.
— Например? — шепчет она, ее голос трещит как камень, словно она пытается не показать мне, как сильно она наслаждается нашей близостью.
— Например, вызвать полицию и арестовать тебя. Или…
— Или что? — вздохнула она.
Я поднимаю пистолет, все еще зажатый в моей ладони, наклоняю ее лицо дулом вверх и прижимаю его к подбородку.
— Или мы можем покончить с этим прямо сейчас, как ты и просила.
Ее брови вскидываются, глаза слезятся, и что-то во мне почти чувствует это, эту боль внутри нее. Почти. Но не настолько, чтобы помешать мне застрелить ее, если придется.
— Нет. — Она энергично качает головой, тяжело сглатывая. — Не звони в полицию. Пожалуйста.
Это одно слово превращается в обиду, которую она несет, в боль, вырезанную в ее чертах, такую же глубокую, как шрам на моем лице. И та часть меня, которая не хочет испытывать к ней ни малейшего сочувствия… она почти разбивается вдребезги.
— Ты боишься их больше, чем пули? — Мое любопытство берет верх.
— Да. — Она кивает, опустив глаза, прежде чем сфокусироваться на мне.
Я перемещаю свою «девятку» на пояс и смотрю на нее. Не осознавая, что делаю, моя рука тянется к ее лицу, кончики пальцев касаются ее виска, мягко убирая волосы, упавшие на глаза. Эти прекрасные глаза.
— От чего ты бежишь? — Мой голос становится нежным.
Я не нежный человек. Никогда таким не был, особенно с женщинами. Я получаю от них то, что мне нужно, и никогда не оглядываюсь назад. Так было всегда. Сначала это было потому, что никто из них не был достаточно хорош для моей дочери. Но когда Раф ушел, после того, как все это случилось, я понял, что никогда не обрету семью, о которой когда-то думал. София — моя семья, и этого достаточно.
— Это не твое дело. — Она смотрит на меня, отталкивая мою руку.
Но я уже знаю, от какой жизни она убегает. Я просто хочу услышать, что она мне скажет. Если я позвоню в полицию, мы с ней оба знаем, что один из грязных людей, все еще преданных Бьянки, скажет им, что они нашли их пропавшую девочку.
Я бы не позволил этому случиться. Я бы заплатил им гораздо больше денег, чем Бьянки могут себе позволить.
Но она этого не знает.
— Теперь… — Она вскидывает бровь. — Ты собираешься убить меня или как? С тем же успехом это можно сделать, пока твоя дочь не нашла меня снова.
Мои пальцы мгновенно сжимаются вокруг ее нежного горла, и мне нравится, как раскрывается ее рот и вспыхивают щеки.
— Никогда не говори о моей дочери. Если ты пытаешься умереть, то скоро тебе это удастся.