— О да, — захлебнулась от восторга Сьюзен и сжала руки. — Я так люблю танцевать!
— Боюсь, что мне предстоит подпирать стены, — сказала Эванджелина. Менее чем через неделю после похорон матери о танцах не могло быть и речи.
— Не важно, — сказала леди Хедерингтон с облегчением. — Нас неполная дюжина, а точнее, одиннадцать, но десять человек вполне подходят для такого развлечения.
— Прошу меня извинить, — пробормотала Эванджелина, приняв отсутствующее выражение лица, которое, как она надеялась, они могли интерпретировать как «не принимайте меня во внимание — я иду на поиски ночного горшка».
— Разумеется.
Эванджелина, привыкшая к тому, что на нее не обращают внимания, поспешила выйти.
Двое слуг поторопились открыть для нее дверь, будто она была особой королевской крови, а не сбежавшей из дома сиротой. Дома она бы не имела ничего против такого внимания со стороны слуг, хотя и предпочитала уединение, но свет был слишком опасным местом, чтобы открыто демонстрировать ему свой дар.
Выйдя в холл, Эванджелина обернулась поблагодарить слуг, потому что подобная любезность вряд ли причиталась такой особе, как она. И, поскольку голова ее была повернута к двери, а ноги несли в противоположном направлении, она не видела, куда ступает.
И всего в двух шагах от двери Эванджелина нос к носу столкнулась с Гэвином Лайонкрофтом.
— Давненько женщина не бросалась в мои объятия, — пророкотал низкий глубокий голос.
Лицо Эванджелины оказалось прижатым к его груди, и потому каждое произносимое им слово впечатывалось в нее и рокотало в ее ушах, посылая странные ощущения по всему ее телу. Жар его дыхания щекотал ее кожу и заставлял шевелиться волосы на темени. Она впитывала его дыхание, и легкие ее наполнялись воздухом, полным пьянящего аромата дорогого портвейна и какого-то особенного мужского запаха. На мгновение глаза ее закрылись, чтобы позволить чувствам впитать это сочетание ароматов и близость мужчины.
И тут Эванджелина осознала рядом с кем находится.
Она отшатнулась, но его теплые сильные руки все еще крепко обвивали ее, будто оберегая от падения. Но поскольку падение ей больше не грозило, он должен был бы ее отпустить.
Но он не отпускал.
— Что вы делаете? — спросила она, и голос ее звучал глухо и едва слышно, потому что она прижималась к его твердой груди и лицо ее тонуло в его мягком галстуке.
— Обнимаю вас, — ответил он насмешливо, как будто нелепость и смехотворность ситуации были очевидны. — А что делаете здесь, вы?
Прежде чем Эванджелина сумела придумать хлесткий ответ, что ей трудно что-либо делать, будучи вплотную прижатой к нему, он внезапно ослабил хватку. Лишившись его поддержки, она потеряла равновесие и, пытаясь восстановить его, споткнулась. И он снова поймал ее и удержал.
Но на этот раз все было иначе.
Вместо того чтобы заключить ее в надежные объятия, он позволил своим рукам свободно повиснуть вдоль тела, а плечам расслабиться, в то время как пальцы слегка касались ее бедер. Ноги его соприкоснулись с ногами Эванджелины. Опираясь спиной о стену, он согнул колени так, что она оказалась сидящей верхом насильном и крепком мускулистом бедре.
Теперь все его тело прижималось к ней самым нелепым, скандальным и непристойным образом.
Ее лицо оказалось поднятым к его лицу, а губы в нескольких дюймах or его рта. И вместо того чтобы овевать своим отдающим портвейном дыханием ее макушку, он дохнул на ее щеку, нос, губы, и губы сами по себе непроизвольно раскрылись.
— Возможно, — произнес он тихо, все еще не сводя с нее жаркого взгляда, — вы здесь для того, чтобы вас поцеловали.
— Я, — пробормотала Эванджелина, запинаясь и отчаянно качая головой. По крайней мере, она надеялась, что трясет головой. Возможно, она просто смотрела на него не отрываясь и боясь вздохнуть в ожидании его следующих действий.
Это продолжалось до тех пор, пока он не поднял темную бровь и не пробормотал:
— Нет?
И тут Эванджелина уверилась, что она и в самом деле качает головой.
И, более того, она вдруг осознала, что он вовсе не удерживает ее и не прижимает к себе. Кончики его пальцев прожигали шелк ее платья, хлопковую нижнюю сорочку и трепетную плоть под ними, но он никоим образом не мешал ей вырваться из его объятий.
И именно ее пальцы сжимали его мускулистые предплечья. Это она льнула и клонилась к нему в бесстыдном самозабвении, превращая его расслабленную позу в нечто иное, сладострастное и постыдное. Ее лицо все еще было поднято и обращено к нему — ресницы опущены, губы приоткрыты.
Боже ее сохрани, если она тотчас же не вырвется, не отстранится от него в эту же самую секунду, потому что именно ее усилие сократило расстояние между их ртами и именно она провела языком по его губам так, как ей представлялось в мечтах, и оказалось, что его губы так же горячи, а сам он обольстителен и порочен, как ей и думалось.