Несмотря на высокий арочный потолок в холле, воздух казался тяжелым и давящим, будто она вошла не в аристократический дом, а в запущенную усыпальницу.
Под неусыпным взором леди Стентон Эванджелина заставила себя пройти дальше, где ее шаги в стоптанных башмаках отдавались гулким эхом по холодному мраморному полу цвета слоновой кости.
Узкие прорези окон над головой в стиле средневекового замка ничуть не освещали путь гостям, принадлежащим к высшему свету.
Эванджелина посмотрела на леди Стентон и увидела, что расчетливый блеск в ее глазах угас и на его место пришел… не страх, нет… скорее неуверенность. Как если бы вдруг ее военная хитрость дала сбой и она усомнилась в собственной правоте и непреклонности.
Сьюзен стояла в самом центре комнаты, возможно, приняв решение оказаться как можно дальше от теней, затаившихся в углах. Ее глаза стремительно обежали взглядом потолок, лестницу, не пропускающие света окна, и она поднесла дрожащие руки к лицу. Потом сорвала с носа очки и спрятала в карман. У Эванджелины появилось подозрение, что Сьюзен сделала это потому, что не желала видеть, во что они ввязались.
Худой, будто усохший дворецкий молча стоял у стены, а шипящая и плюющаяся восковая свеча над его головой почти ничего не освещала. Его изможденное лицо осталось непроницаемым, когда из соседнего коридора донесся шепот, потом звук шагов, а после этого появились красивая белокурая леди, четыре тонконогих лакея и три перепуганные горничные.
Леди, похоже, не чувствовала себя здесь как дома. Она тоже выглядела напуганной.
Бросив быстрый взгляд через плечо на пустую мраморную лестницу, поднимающуюся вверх из тени холла, она поспешила приветствовать гостей.
Леди Стентон нерешительно шагнула ей навстречу.
— Леди Хедерингтон!
— Добрый вечер!
Леди Хедерингтон обменялась с дворецким непроницаемыми взглядами, прежде чем повернуться к гостям.
— Леди Стентон, мисс Стентон, мисс…
— Пембертон, — произнесла Эванджелина и неуверенно улыбнулась.
Царственная леди не ответила на ее улыбку.
— Это графиня, лишенная наследства, сестра Лайонкиллера, — зашептала Сьюзен на ухо Эванджелине.
— Лакеи позаботятся о вашем багаже, — продолжала белокурая леди, понизив голос. — Должно быть, вы истомлены, путешествием.
Она сделала знак девушкам, все еще маячившим у двери.
— Молли, Бетси и Лайза будут счастливы…
— У нас собственные горничные, — смущенно перебила леди Стентон.
Казалось, она была уязвлена тем, что графиня предложила ей столь низкую материю, как горничные, и надрыв в ее тоне свидетельствовал о том, что она утратила контроль над собой.
Но графиня, похоже, этого не заметила. Она как будто забыла, о чем говорила. Вместо того чтобы продолжить свою приветственную речь, графиня подняла глаза на лестницу и прикусила нижнюю губу.
— У меня нет горничной, — сказала Эванджелина, воспользовавшись наступившей тишиной.
Эхо ее голоса откликнулось шепотом, донеслось из самых укромных уголков высокого холла.
Леди Стентон бросила на нее уксуснокислый взгляд, но рот леди Хедерингтон сложился в кроткую благодарную улыбку.
Сьюзен пробормотала какой-то вопрос, и обе леди, похоже, несколько оправились от смущения. Но не Эванджелина. Ей это было не под силу. Внезапно в комнате будто стало холоднее, и все ее чувства обострились, как от опасности.
Каким бы невозможным это ни казалось, она почувствовала его присутствие прежде, чем увидела, потому что вдоль ее обнаженной шеи пробежал холодок.
Пока леди беседовали, время от времени делая знаки горничным или лакеям, Эванджелина снова подняла глаза. Он был здесь. Стоял на лестнице, возвышаясь над мраморными ступенями, окутанный тенью как плащом. Высокий. Неестественно высокий. Возможно, причиной такого впечатления был угол зрения, искажавший перспективу, а возможно, ощущение от его стати и позы, широких плеч, длинных ног, длинных бледных пальцев, сжимавших перила лестницы.
Лицо его тонуло в тени, и потому трудно было разглядеть его черты.
Тени от узорной лестницы скользили и пробегали волнистыми линиями по его лицу и фигуре. Почти не сознавая, что делает, она попятилась.
Он продолжал спускаться по лестнице, молчаливый, уверенный в себе. Подошвы его башмаков, ступая по холодному мрамору, не производили шума.
Когда за его спиной осталось примерно столько же ступеней, как и впереди, и краткая вспышка восковой свечи в ближайшем держателе осветила его лицо, Эванджелина подавила всхлип и задержала дыхание.