В доме горела лампа под цветным колпаком. Огонь ее был спущен так сильно, что я едва мог разглядеть довольно большую переднюю, увешанную картинами. В полумраке я заметил, что дверь нам отворил маленький, невзрачный, сутуловатый человек средних лет. Когда он повернул к нам свет, я увидел, что он был в очках.
— Это м-р Мелас, Гарольд? — спросил он.
— Да.
— Отлично! Отлично! Надеюсь, вы не рассердитесь на нас, м-р Мелас, но мы не могли обойтись без вас. Если вы хорошо отнесетесь к нам, то не пожалеете, но если вздумаете сыграть с нами какую-нибудь штуку, то… сохрани вас Бог.
Он говорил отрывисто, нервным тоном, хихикая между словами, но почему-то он внушил мне больше страха, чем мой спутник.
— Что вам нужно от меня? — спросил я.
— Только, чтобы вы предложили несколько вопросов одному господину, греку, который в гостях у нас, и передали бы нам его ответы. Но говорите только то, что вам скажут, или… — тут он опять нервно захихикал, — лучше бы вам было не родиться.
Говоря это, он отворил дверь и ввел меня в комнату, по-видимому, роскошно убранную, но также плохо освещенную одной, полуспущенной лампой. Комната была большая и по тому, как мои ноги утопали в ковре, очевидно, богато меблированная. Я мимоходом заметил бархатные стулья, высокий, белый мраморный камин и, как мне показалось, с одной стороны его набор японского оружия. Как раз под лампой стоял стул; пожилой человек указал мне на него. Молодой вышел из комнаты и внезапно вернулся через другую дверь, ведя за собой джентльмэна, одетого во что-то в роде халата. Джентльмэн медленно приближался ко мне. Когда он вошел в круг слабого света, бросаемого лампой, я ужаснулся его вида. Он был смертельно бледен. Его выпуклые глаза сверкали как у человека, дух которого сильнее плоти. Но что поразило меня больше всех признаков физической слабости, — это то, что все его лицо было покрыто полосами пластыря, скрещивавшимися между собой; таким же большим куском пластыря был закрыт и рот.
— У тебя доска, Гарольд? — крикнул пожилой, когда вошедшее странное существо скорее упало, чем село на стул. — Свободны у него руки? Ну, дай ему грифель. Предлагайте ему вопросы, м-р Мелас, а он будет писать ответы. Прежде всего, спросите его, готов ли он подписать бумаги.
Глаза незнакомца вспыхнули.
— Никогда, — написал он по-гречески на доске.
— Ни на каких условиях? — спросил я по приказанию нашего тирана.
— Только в том случае, если я увижу, что ее будет венчать мой знакомый греческий священник.
Пожилой захихикал язвительно.
— Вы ведь знаете, что ожидает вас в таком случае?
— Лично мне все равно.
Вот несколько вопросов и ответов из нашего странного разговора, частью устного, частью письменного. Несколько раз я должен был спрашивать его, согласится ли он подписать бумагу, и несколько раз передавал его негодующий ответ. Но скоро мне пришла в голову счастливая мысль. Я стал прибавлять свои слова к каждому вопросу, — сначала невинного свойства, чтобы убедиться, не понимает ли по-гречески который-нибудь из двух присутствующих. Когда же я увидел, что они ничего не подозревают, я начал более опасную игру. Вот, приблизительно, наш разговор.
— Ваше упрямство только повредит вам. Кто вы?
— Мне все равно. Я иностранец.
— Вы сами навлекаете беду на себя. Сколько времени вы здесь?
— Пусть будет так. Три недели.
— Состояние никогда не перейдет к вам. Чем вы больны?
— Оно не перейдет к негодяям. Они морят меня голодом.
— Вы будете свободны, если подпишите. Кому принадлежит этот дом?
— Я никогда не подпишу. Не знаю.
— Этим вы не окажете ей услуги. Как ваше имя?
— Пусть она сама скажет мне это. Кратидес.
— Вы увидите ее, если подпишете. Откуда вы?
— Так, значит, я никогда не увижу ее. Из Афин.
Еще пять минут, мистер Холмс, и я разузнал бы всю историю под самым носом этих господ. Мой следующий вопрос уяснил бы мне все, но в это мгновение отворилась дверь, и в комнату вошла какая-то женщина. Я разглядел только, что она была высока ростом, грациозна, с черными волосами и в каком-то свободном белом платье.