Если бы Генри так не кипятился, то, может быть, глянул направо, прежде чем выходить на ослепительно-белый солнечный свет в конце аркады и пересекать дорогу перед отелем «Soledad». Старый грузовик «Додж», гружённый металлическими бочками, сбил его на скорости не больше пятнадцати миль в час, но этого хватило, чтобы пролететь сквозь деревянное ограждение, установленное вокруг раскопа глубиной двенадцать футов, там, где заменяли канализацию.
Генри свалился на самое дно, между канализационных труб, а потом грузовик занесло на устилавшей улицу пыли и он с оглушительным грохотом рухнул в яму прямо поверх человека.
Генри разлепил глаза. На дне раскопа было мрачно и неожиданно прохладно, несло бензином и канализацией. Он попытался сесть, но обнаружил, что не может сдвинуться даже на дюйм. Правое плечо вдавливало в землю колесо грузовика, а сам грузовик наискосок застрял в яме.
Генри взглянул вверх. Он увидел встревоженные лица, наблюдающие за ним с залитой солнцем улицы.
— Сеньор Фостер! — позвала девушка, и он узнал Эсмеральду. — Вы пострадали, сеньор?
— Не могу… не могу выбраться, — откликнулся Генри, от шока его голос звучал невнятно. — Моя рука… её придавило колесом.
— Сеньор Фостер, вам нужно выбираться оттуда. Из грузовика вытекает бензин.
— Я не могу. Мне зажало руку.
Генри слышал, как на улице Эсмеральда говорит с мужчинами. Затем потянулась тишина. Бензиновая вонь всё усиливалась, и от неё выступили слёзы. Генри вдруг подумалось, что его изжарят заживо на дне этой смрадной ямы. Вот подошла к концу его жизнь, а он так и не нашёл своей любви.
Тогда-то и послышалось лязганье. Генри опять поднял голову и понял, откуда что шумит. К нему на длинной верёвке спускали большую плотничью пилу.
Пила легла у его левой руки. Он в ужасе уставился на неё.
— Понимаю, сеньор, это кошмарно! Но что вам ещё остаётся? — обратилась к нему Эсмеральда.
Генри поднял пилу и приставил её чуть ниже плеча. Разведённые зубья были такой остроты, что просто впились в льняную ткань костюма. Генри крепко зажмурился, стиснул зубы и со всей мочи двинул пилу. Она прорезала пиджак и рубашку, и распорола кожу. Генри никогда прежде не ощущал ничего, настолько мучительного и он завопил или подумал, что завопил. Боль оглушила его.
Он вытащил пилу, а потом второй раз толкнул её сквозь плечо, распарывая мышцы. Хлынуло столько крови, что весь рукав окрасился ярко-красным, но Генри понял, что толкать нужно сильнее или на отпиливание руки уйдут часы.
Он толкнул пилу в третий раз, так яростно, что зубья врезались в кость. Но пила высекла искорку, царапнув по железной канализационной трубе. Мгновенно громыхнуло вумфф взрывающихся бензиновых паров, и лицо Генри опалил трёхсотградусный жар. Его волосы коптили и коробились, а глаза поджаривались.
Генри пылал, словно соломенное пугало. Его льняной костюм побурел, усел и разваливался на куски. Кожу выжгло до алого, а затем обуглило дочерна. Но, в отличие от пугала, он быстро и сильно пилил, двигаясь туда-сюда, как одна из маленьких флюгерных фигурок. Через несколько минут он превратился в сгусток пламени, но продолжал пилить и вопить, пока не пропилил руку насквозь. Генри откинулся назад, почерневший и дымящийся, но свободный.
На улице изобразительница retablo приблизилась к Эсмеральде. Она тронула плечо Эсмеральды своими отполированными до серебряного блеска ногтями.
— La Virgen de los Remedios — она предостерегала его, — хрипло проговорила художница. — Он не поверил ей, не доверился. Но Дева Врачующая… она исцеляет всё, даже это.
Перевод: BertranD
Что происходит в темноте
Graham Masterton, "What the Dark Does", 2012
— Мама, не закрывай, пожалуйста, дверь.
Мать улыбнулась ему, половину её лица освещал ночник, а другая половина оставалась в тени, поэтому казалось, будто она надела венецианскую карнавальную маску.
— Хорошо. Но я не могу оставить свет на всю ночь. Ну же, Дэвид, страшиться тут нечего. Вспомни, как говорил дедушка: темнота — просто то же самое, что и за веками, только её побольше.
Дэвид вздрогнул. Ему вспомнилось, как дедушка лежал в похоронном бюро, в открытом гробу, с посеревшим и наполовину усохшим лицом. Тогда мальчик подумал, что дедушка уже ничего не увидит, никогда больше, только тьму за веками, и это было жутко.