— Кася? — спросил он.
— Конечно. — Она отставила кружку в сторону. — Я ждала тебя. Ты же сказал, в три, так?
Леонард выдвинул стул, сел рядом.
— Не помню. Я совсем не ожидал тебя встретить.
— Ты собирался показать мне свою студию. Не передумал?
— Нет, ну что ты, конечно нет. Но когда ты приехала? Поверить не могу, что пригласил тебя, а потом начисто все забыл. Как такое вообще можно забыть?
— Да ерунда, — ответила она и взяла его за руку. Ногти у неё были выкрашены серебристо-зелёным, в тон глазам, лаком, на запястье виднелся браслет из зелёного жемчуга. — Сейчас я здесь, а остальное не важно. Как говорят у нас, в Польше: miłość pozostaje świeża nawet wtedy, gdy ser pleśnieje.
— Да ну? И что бы это значило?
— «Любовь остаётся свежей, даже когда сыр заплесневел».
Леонард рассмеялся и покачал головой. Он всё не мог поверить, что это и правда Кася. Но вот она, собственной персоной — кошачьи глаза и высокие скулы, и чуть надутые губы, блестящие, будто она только что целовалась. Он даже запах её духов чувствовал — цветочно-фруктовый. Что-то от Кельвина Кляйна, кажется.
На ней был короткий белый жакет, прошитый тонкой серебряной нитью, а под ним темно-зелёная футболка.
— Вам тоже латте, сэр? — спросила девушка за стойкой.
— Нет, спасибо. Мы пойдём прогуляемся.
И, не успев глазом моргнуть, он обнаружил, что они уже не в кафе, а стоят под буками у пруда Мир. Он не помнил, как оплачивал счёт или как переходил дорогу, но вот они — у кромки воды, небрежно держатся за руки, и им так уютно рядом друг с другом, будто они не один год прожили вместе.
Пруд был извилистый и широкий, и к вечной стае крякающих уток присоединились три надменных лебедя. Обычно здесь можно было встретить не меньше полудюжины человек, подкармливающих хлебом птиц, но этим утром не было никого. Казалось, опустела вся деревня: ни припаркованных у обочины машин, ни собачников на вересковых пустошах по ту сторону дороги. Только они с Касей — и безоблачное небо, которое отражалось в гладком пруду, словно в зеркале.
— Так что ты сейчас рисуешь? — спросила Кася.
— А, портрет одного знакомого. Он председатель местного гольф-клуба. Такой румяный, что у меня весь кармин кончился — пришлось смотаться в художественный салон за новым тюбиком.
— Мне нравятся твои сельские пейзажи. Леса, побережье. И обнажённые.
— Да, я бы, конечно, предпочёл рисовать пейзажи и женщин. Но за портреты хорошо платят, а у меня ипотека. Да и есть что-то надо.
— Ты так красиво рисуешь женщин. И даже больше — они получаются такими живыми. Будто ты смог передать не только их внешность, но и душу. Как бы так сказать?.. Ты понимаешь, что под этой красивой грудью бьётся живое сердце. Вот почему меня сразу привлекли твои картины.
— Как-нибудь надо и тебя нарисовать, Кася. Надолго ты приехала? И где остановилась?
Кася отвернулась, посмотрела на пруд. Небо будто нахмурилось, хотя на нем было не видно ни облака. Начал подниматься холодный ветер, завыл, будто с намёком. Взвихрил сухие осенние листья — они разлетелись по тропинке и зашуршали у лодыжек, а потом унеслись к воде.
Кася внезапно обернулась.
— Леонард, я не хочу тебя потерять. — На её ресницах блеснули слезы. — Ты мне нужен. Прошу, скажи, что никогда меня не бросишь.
Леонард обнял её, притянул ближе. Её спутанные волосы щекотали лицо, но он все равно поцеловал их. Приподнял её лицо за подбородок, чтобы поцеловать в лоб, но обнаружил, что держит лишь лацкан собственного пальто.
Он развёл руки, попятился, но Кася пропала. Он заозирался в поисках, но не видел, чтобы она убежала. Она просто исчезла.
— Кася! — закричал он, но голос сорвался, он никого, кроме себя, не услышал — вокруг не было ни души.
— Кася! — снова позвал он и проснулся.
— Ты опять говорила во сне, — пробурчал Бартек. — Раз десять будила меня посреди ночи.
— Извини, — ответила Кася. — Но я правда не понимала, что делаю.
Бартек скатился с кровати, встал, почёсывая волосатые подмышки.
— Понимала или нет, толку-то. Тебе-то хорошо, только и делаешь, что сидишь на заднице целыми днями, захотела — поспала. А мне нужна ясная голова, чтобы с цифрами работать. Если засну, меня с треском вышвырнут на улицу.
Кася натянула одеяло до подбородка, уставилась в стенку тумбочки. Она чувствовала себя измотанной, будто и не спала вовсе. Вспоминалось, что снился Леонард, с которым они встретились у какого-то пруда, что на нем было длинное бежевое пальто, но и только. Даже сейчас, слушая, как Бартек гремит унитазным сиденьем и с бесконечным журчанием мочится, она чувствовала, как детали сновидения утекают прочь, будто вода от берега во время отлива.