Она взяла бокал с шампанским и посмотрела на него в упор.
— Что-нибудь не так?
— Нет, нет. Всё в порядке, мэм.
Тем не менее через несколько минут к ней направил свои стопы Уолтер Раттер и, взяв её под руку, быстро уволок в сторонку, к буфету.
— Марго, что это за ожерелье? Как ты можешь носить подобные вещи?
— Что ты имеешь в виду, Уолтер? Это ожерелье стоит целое состояние! Оно было частью выкупа, который Екатерина Великая дала турецкому султану!
Уолтер прищурился и посмотрел на Марго долгим пристальным взглядом. Она же вызывающе уставилась на него.
— Екатерина Великая дала это турецкому султану? — переспросил Уолтер. Казалось, ему не хватает воздуха. Марго кивнула.
— Мне подарил его один очень близкий друг.
— Извини, — сказал Уолтер. Было заметно, как осторожно подбирает он слова. — Но… если оно действительно стоит целое состояние… может быть, этот зал — не совсем то место, где можно его носить? Из соображений безопасности, понимаешь? Может быть, попросить администрацию запереть его в сейф на время? Марго с огорчением потрогала ожерелье.
— Ты правда так думаешь?
Уолтер отеческим жестом положил руку на её плечи.
— Да, Марго, я правда так думаю. — Потом он принюхался, посмотрел вокруг и сказал:
— Эти рыбные канапе пахнут, пожалуй, слишком резко. Я надеюсь, никто не отравится.
На следующее утро Джеймс Бласко ожидал Марго в фойе «Раттер Блэйн Раттер». На этот раз у него в руках была большая подарочная коробка. Чёрная блестящая бумага, чёрная блестящая ленточка.
— Мистер Бласко, — сказала она подчёркнуто серьёзно, прежде чем он успел открыть рот, — это действительно пора прекратить. Я запрещаю вам дарить мне такие дорогие подарки.
Он задумался и опустил глаза.
— А если я скажу вам, что люблю вас и любовь лишает меня рассудка?
— Мистер Бласко…
— Пожалуйста, зови меня Джеймс. И пожалуйста, прими этот подарок. Это вечернее платье от Фортуни, сшито в 1927 году для княгини де ля Роне, одной из богатейших женщин Франции. Ты — единственный человек в мире, которому может принадлежать это платье теперь.
— Мистер Бласко… — начала было протестовать она, но его глаза сказали ей, что возражений быть не может.
— О, Джеймс, — прошептала она и взяла коробку.
В тот же день вечером он ждал её у квартиры с обувной коробкой, завёрнутой в чёрную шёлковую бумагу. Внутри лежала пара остроносых ботиночек из мягчайшей замши, ручной работы от Рэйна. Они были украшены тончайшей ручной вышивкой, а их цвет — цвет логановой ягоды <гибрид малины с ежевикой> — был подобран точно в тон платья от Фортуни.
— Возьми и носи их, — сказал он настойчиво. — Носи их всегда. Помни, как сильно я люблю тебя.
Утром её разбудил телефонный звонок. Отбросив от лица спутанные кудри, она нашарила трубку.
— Марго? Извини, что так рано. Это Уолтер Раттер.
— Уолтер! Привет! Какими судьбами?
— Марго, я хотел поговорить с тобой, пока ты ещё не ушла на работу. Понимаешь, я сейчас нахожусь в несколько затруднительном положении. Мне придётся пойти на некоторое сокращение общего бюджета агентства, что повлечёт за собой, как это ни печально, некоторое сокращение штатов.
— Понимаю. И насколько ты думаешь их сократить?
— Пока точно не знаю, Марго. Но проблема в том, что последние должны остаться, а первые уйти. Мне придётся забыть, что ты женщина, забыть о твоих способностях и громадных заслугах в прошлом, благодаря которым наша фирма стала процветать. Но… положение вещей таково, что я боюсь, в настоящий момент мне придётся освободить тебя от должности.
Марго привстала в кровати от неожиданности.
— Ты хочешь сказать, что я уволена?
— Ничего подобного. Марго. Ты не уволена. Просто ты не состоишь больше в штате.
Марго не нашлась, что сказать. Телефонная трубка осталась лежать на одеяле. У неё было такое чувство, будто её ни с того ни с сего отхлестали розгами, исполосовав лицо, руки, изорвав и превратив в лохмотья всю её уверенность в себе.
Двадцать минут спустя, когда раздался звонок в дверь, она все ещё продолжала сидеть в оцепенении.
Машинально накинув короткий шёлковый халатик, она пошла открывать. Это был Джеймс Бласко, с длинной подарочной коробкой и улыбкой человека, который ни в чем никогда не получает отказа.