Он запустил руку в недра блока, не переставая болтать.
— Только голь хитра на выдумки. Вообще-то, сам по себе этот замок вскрыть невозможно… но устройство блока таково, что влезть туда можно и не трогая замка. Если, конечно, знать куда лезть. Небольшой конструкторский просчет… не хмурься, российская техника тут не причем. В «Бёрде», например, блок вообще запросто открывается обычным магнитом… Ага! А вот и хвост.
Он вытащил руку из блока.
— Что это? — проговорил я.
На ладони Кавински тускло поблескивал кругляш размером с пуговицу.
— Хвост крапчатого гремлина, — усмехнулся тот. — Смотри, когда еще увидишь. Правда, внешне он здорово напоминает генератор высокочастотных импульсов.
Он задумчиво повертел пуговицу.
— И поставлен с умом — прямо под крышку, куда никто, как правило, не заглядывает.
— Боже мой… — мне вспомнилось бешенное метание «Ската» и липкий страх вдоль позвоночника. — Вы хотите сказать…
Вместо ответа он вдруг выхватил у меня фонарик и погасил.
— Еще одно преимущество сонара — он позволяет лучше улавливать звуки, — прошептал пан Тадеуш мне в самое ухо. — Быстро, прикрой дверь, а потом возвращайся и не дыши. Когда я скажу, постарайся сцапать его сразу.
— Кого?
— Того кто сюда идет.
Он замолчал, и теперь уже и я слышал крадущиеся шаги во внутреннем коридоре. Скрипнула дверь бокса, по полу скользнул луч фонарика. Спрятавшись за стойкой шасси, я не мог видеть вошедшего, но судя по шагам он был совсем легенький, что давало приличное преимущество в схватке, если только этот товарищ не вооружен.
Шаги замерли совсем рядом, луч фонарика вскользь мазнул меня по лицу осталось ощущение, будто от пощечины. Потом лучик исчез — неизвестный сунул голову в машину.
— Давай, — шепнул Кавински, и я метнулся вперед, обеими руками стиснув отчаянно забившееся худенькое тело. Послышался какой-то сдавленный писк наверное, я сдавил неизвестного слишком сильно.
Вспыхнул свет.
— А вот и гремлин крапчатый, собственной персоной, — сказал Кавински, убирая руку от рубильника. — Как есть — коварный и скверно пахнущий.
Запах гремлина вовсе не показался мне скверным — и от того все вдруг стало до безобразия пустым и обидным.
— Янка, зачем? — прошептал я, разжимая руки.
Она отступила на шаг. По левой щеке скользнула капелька крови — как слеза. Наверное, оцарапалась обо что-то внутри машины, когда я рванул ее.
— Что толку в том, что Моцарт будет жить? — проговорила Янка, утирая кровь рукавом. — Есть такие стихи у Пушкина. Про Моцарта и Сальери.
— Я не хотела, чтобы с Леной было… так, — проговорила Яна. За все время она ни разу не подняла взгляда. — Но ее «Скат» готовили всю ночь, и у меня почти не было времени. Поэтому просто полоснула автогеном по шлангу он ведь на виду, сразу за обтекателем. Я не хотела… чтобы кто-то пострадал. Шланг должно было разорвать еще на старте…
В кабинет Гарковена набилась куча народу. Тут были все наши, включая Гену и Славика, Кавински, Наумов, еще кто-то из Федерации. У дверей с каменными лицами дожидались два почти одинаковых типа из полицейского управления. На стуле в углу сгорбился безразличный ко всему Петрович последний аккорд этой истории его доконал. Ева стояла позади, положив руки ему на плечи.
— Я ведь и в самом деле любила Лену… — это Янка сказала совсем тихо. — Да все и так все знают…
— Мы поняли. Продолжайте, — сухо произнес Гарковен.
— А что продолжать? Остальное вам известно…
— Хорошо. Где вы взяли ключ от ангара?
— А вот это интересный момент, — произнес пан Тадеуш. — Как известно, доступ в ангар имеют только бригады техобслуживания, и то лишь в определенное время. Круглосуточно действуют только карточки высшего руководства Федерации.
Гарковен вдруг побледнел, и принялся судорожно шарить по карманам. Кавински улыбнулся, вытащил отобранную у Яны карточку и протянул ему.
— Ты это ищешь, любитель ночных купаний?
— Черт возьми…
— Господа, — произнес один из полицейских, — смею вам напомнить, что уже третий час ночи.
— Потерпите еще немного, капитан, — сказал Кавински. — Нам осталось выяснить кое-какие детали.
— Да-да… — смущенно проговорил Гарковен, пряча карточку в нагрудный карман. — Мне не понятно только одно: мотивы. Чего вы добивались, мадемуазель? Устраняли конкурентов? Но ведь это полная чушь! Ваша дурацкая… х-м-м… диверсия привела бы лишь к снятию команды с соревнований! Вам-то от этого какая польза?
Янка впервые подняла глаза.
— Мне? — проговорила она медленно. — Никакой. Я знаю свой уровень.
— Так, так, — кивнул Кавински.
Гарковен недоуменно посмотрел на него.
— Но тогда зачем? Зачем?
— Зачем? — голос Яны дрогнул. — И в самом деле — зачем?
Она замолчала. Все молча ждали продолжения.
— Я ведь дольше всех в команде… — проговорила наконец Янка. — С семьдесят второго — так, Виктор Петрович?
Петрович поднял на нее мутные глаза. И снова уставился в пол.
— Упустил я тебя, — проговорил он тихо.
— Дрянь, — сказала Ева. — Какая же ты дрянь. Он столько сил на тебя угробил…
— А толку? — в голосе Янки прорезались истеричные нотки. — Ева, скажи, я когда-нибудь халявила? Пять лет! Пять лет только для того, чтобы понять вот она, твоя планка! И выше уже не прыгнуть, хоть разорвись! Чтобы понять, что твой номер — не второй и даже не третий… Ничтожество. Вечный запасной…
Кавински снова кивнул, и на этот раз его поддержал наш психолог Слава.
— А они приходят! — надрывно продолжала Яна. — Золотые мальчики и девочки! Талант на таланте!!! Сплошные Моцарты кругом! Ты вкалываешь, как рабыня, и они обходят тебя за каких-то полгода! Я ведь так радовалась за Ленку, когда ей дали кандидата в мастера! И знаете, что она сказала? «Какая я крутая, Янка!» А ведь я страховала ее в первых полетах! Сопли утирала! Виктор Петрович, скажите — не так?
Петрович не ответил.
— А Юрка? Ас воздушного боя! Тактик! А позавчера на море как пузыри пускал!
— Верю, — буркнул я. — Доказала.
— Чушь какая-то, — проговорил Гарковен.
— А знаешь, Генрих, — Кавински почти весело подмигнул ему, — может, все-таки стоило перепилить тебе рулевую тягу, когда ты уделал меня на Кубке в пятьдесят шестом?
Глаза Гарковена полезли на лоб.
— А ты что… собирался?
Кавински ухмыльнулся.
— Знаешь, была мыслишка.
— Господи, — Гарковен вытащил сигару. — Пресвятая Дева, куда я попал?
— Думаю, понадобится психиатрическое освидетельствование, — шепнул один полицейский другому.
29–31 мая 2001