Нужно было поговорить с ним, объяснить, но язык не поворачивался. Где найти такие слова, чтобы шестилетний ребенок меня правильно понял? После недолгих раздумий, пошла за помощью к его отцу.
— У меня к вам разговор, — заходя в кабинет, сказала Родимцеву.
— Срочный?
— Боюсь, что да.
— Проходите, — пригласил он меня. — Что-то с Иваном?
Я помялась, размышляя, как бы поделикатнее подойти к этому вопросу.
— С Иваном, но вы не переживайте.
— Звучит интригующе.
— Павел Петрович, — тщательно подбирая слова, продолжила я, — вам необходимо переговорить с сыном.
— Он что-то сделал? Не слушается вас? Грубит?
— Нет, Ваня прекрасный мальчик, и у нас с ним полное взаимопонимание.
— Тогда в чем дело? О чем я должен поговорить с сыном?
— Иван рассказывает детям на детской площадке о том, что я его мама, — выпалила я.
— И что? — не понял Родимцев.
— Он говорит, что я его мама, и у нас семья, — повторила медленнее.
— Вы считаете, что это плохо?
Я растерялась.
— По-вашему, это плохо? — серьезно спросил Родимцев. — Вам неприятно, что окружающие будут считать вас его матерью?
— Речь не обо мне.
— Тогда о ком? Объясните, пожалуйста, я не понимаю.
— У Вани есть родители, — попробовала объяснить ему.
— Екатерина Алексеевна, я, как никто, об этом знаю.
— Тогда почему вы ничего не делаете?
— А что я должен делать, по-вашему?
— Напомнить его матери, что у нее есть сын!
— Спасибо! — разозлился Родимцев. — И как это я без вас не догадался, что мне делать? А теперь вы появились и озарили мой путь! Но знаете что, путеводная звезда? Я как-нибудь без вас разберусь!
— Я вижу, как вы разбираетесь! — я тоже перешла на повышенный тон. — Я прекрасно понимаю, что вы работаете, и у вас нет возможности проводить с сыном все время, но у мальчика ест мать! Хорошо, вы не живете вместе, но от этого она не перестала быть матерью Ивана. Неужели так сложно договориться, ведь взрослые же люди. Ваня фантазирует о матери не потому, что я ему нравлюсь, а потому, что шестилетнему малышу нужна мама! Неужели это так трудно понять?
— Пошла вон! — вскочил Родимцев.
Мне показалось, что он сейчас набросится на меня с кулаками. Стало страшно. Не рискуя дискутировать дальше, я пулей выскочила из кабинета. Вслед мне полетело что-то тяжелое. Ну вот и поговорили.
Вечером, уложив Ивана спать и выйдя из душа, услышала стук в дверь. Запахнула халат поплотнее и пошла открывать дверь. На пороге стоял Павел Петрович.
— Я могу войти? — поинтересовался вежливо и добавил: — Прошу прощения за поздний визит.
— Проходите, — посторонилась, пропуская его.
Он прошел в гостиную, по-хозяйски устроился на диване, достал сигареты.
— Пепельница у вас найдется?
— Я не курю.
— Тогда давайте выйдем в сад, — предложил Родимцев. — Я покурю, и мы поговорим.
Мне совершенно не хотелось с ним никуда идти. И говорить не хотелось. Мне даже смотреть на него было неприятно. Хам, дурак и псих.
— Пойдемте? — Родимцев встал с дивана и направился к двери.
— Спасибо, нет.
— Не хотите со мной говорить? Обиделись?
— Устала и хочу лечь спать.
— Хорошо.
Он вышел на крыльцо, потом обернулся и сказал:
— Вы правы, Ивану не хватает матери. Но вас он называет мамой потому, что вы ему очень нравитесь. Спокойной ночи.
— Приятных снов, — ответила и стала закрывать дверь.
— Через десять дней мы улетаем в Уганду. Вы, Иван и я, — заявил Родимцев и ушел.
9.
Гувернантка. Это звучало как-то странно, по колониальному, что ли. И чего он уцепился за это слово? Уже потом пришло на ум гораздо более подходящее «воспитательница», но из песни, как говорится, слов не выкинешь. Искать эту самую гувернантку предстояло в Москве, ведь Пашке очень хотелось, что бы за сыном непременно присматривала русская. Хватит уже с него чужого языка, ведь в свои неполные шесть лет мальчик одинаково хорошо говорил и на английском, и на арабском. По-русски тоже говорил, но только с отцом. А больше никого в жизни маленького Ивана и не было.