— Хорошо. — Вульф откинулся на спинку кресла и в задумчивости покачал головой. — Боюсь, что не сумею научить вас, как избежать полиции, зато с удовольствием расскажу, как спастись от верной смерти.
— Никто, в том числе и я, не надеется избежать своей кончины, мистер Вульф.
— Не передергивайте. Я говорю не о естественном окончании жизни, которое бывает в отведенное каждому время, а об ужасном насильственном конце, ибо кто-то его для вас готовит. Я заинтересованное лицо. Миссис Берстоу объявила, что заплатит пятьдесят тысяч долларов тому, кто найдет убийцу ее мужа, и я хочу заработать эти деньги. Если я выясню, кто собирался убить вас, мне станет понятно, кто убил мистера Берстоу. Ваша посильная помощь, конечно, устроила бы нас обоих. Ну а если вы не хотите ее оказать, я, вероятно, найду преступника только после того, как он осуществит свое намерение, то есть убьет вас. Мне, в сущности, безразлично, каким образом я его поймаю. Вы меня понимаете?
Кэмбелл покачал головой, но не встал, а, наоборот, уселся в кресле поудобнее.
— Вы отличный дипломат, мистер Вульф. И хотя я не надеюсь на вашу помощь, поскольку вы тоже верите в сказки полиции, все же слушаю вас с интересом и даже извлекаю для себя пользу.
— Спасибо. Значит, дипломаты вам нравятся?
— Я вообще люблю мастеров своего дела. Люблю хорошие манеры, хорошую коммерцию и хорошую жизнь. Я всегда к ней стремился и теперь, кажется, обрел. Многие ее не достигают, но все хотят. Я как раз думал об этом, когда ехал сюда с вашим помощником. Не стану утверждать, будто ваши разговоры не произвели на меня никакого впечатления. Наоборот, они заставили задуматься. Если кто-то стремится меня убрать, то с какой целью и кто именно?
Он остановился, а Вульф в том же тоне скороговоркой произнес:
— Кто именно?
— Понятия не имею. Я коммерсант. Сделал в своей жизни массу дел, но никогда никого не обижал, всегда придерживался правил игры. Думаю, личных врагов у меня нет. Я ничего не знаю о деле Берстоу, кроме того, что вычитал в газетах. Насколько я понял, смертоносную клюшку так и не нашли. Похоже, ее вообще не существовало. Даже не представляю, кому нужна моя смерть. Ведь я никогда не нарушал законов ни деловой, ни личной жизни.
— Я бы привел вам множество примеров, когда человек погибал без всяких серьезных причин. Однажды я расследовал дело некоего типа, прикончившего двух своих знакомых только из-за того, что проиграл в тотализатор.
— Боже мой! Как сурова жизнь!
— Послушайте, мистер Кэмбелл, давайте забудем о Берстоу, тем более вы все это считаете чепухой. Я постараюсь как-нибудь оградить вас от полиции. Ваше общество доставляет мне огромное удовольствие, и если я не отрываю вас от срочной работы, то прошу побыть у меня еще немного. Не желаете пива?
— Благодарю, но я спиртного не употребляю.
— Вы необыкновенный, смиренный и безгрешный человек, мистер Кэмбелл. А я, злодей, кого только не обижал на своем веку. Ровно год назад на вашем стуле сидел преступник, поклявшийся убить меня при первой возможности: когда-то я лишил его средств к существованию из чисто эгоистических побуждений. Рядом с моим домом обитает весьма умная женщина, общий жизненный тонус которой значительно повысится, если она услышит о моей смерти. Таких примеров я мог бы набрать великое множество. Что из этого следует?
— Всякий человек, — сказал Кэмбелл, — должен привыкнуть к риску, связанному с его профессией.
— Значит, мистер Кэмбелл, вы меня поняли. А не сумеете ли вы объяснить мне, что заставляет людей, меня например, совершать отвратительные поступки? Здесь, в моем доме, под этой кровлей, живет женщина, которую я мучаю ежедневно, ежечасно, и все же она не испытывает ко мне ненависти, ибо сердце ее заполнено одной любовью. Представьте же, сколь мрачна бездна моего падения, ведь эта женщина — моя мать!
До этой минуты я дословно записывал их беседу, а сейчас лишь усилием воли заставил себя усидеть на месте, не издав никакого возгласа. Вульф был настолько превосходным актером, что даже меня глубоко тронули его переживания, хотя я ежемесячно, в одно и то же число, отсылаю деньги матери Вульфа, постоянно проживающей в Будапеште.
— Господи помилуй! Что вы только говорите!
— Я только хотел сказать, — продолжал Вульф, — что оскорбления и ненависть могут произрасти на любой почве и классифицировать их очень трудно.
— Знаете, мистер Вульф, а ведь мне тоже нелегко жилось с самого раннего детства. Двенадцатилетним я бросил школу в Иллинойсе и убежал из дому. Правда, настоящего дома у меня никогда не было. Мои родители умерли рано, а воспитание у дяди с тетей ничему меня не научило. И если теперь я в чем-то разбираюсь, то обязан этим лишь своему жизненному опыту.