На свинье мы это увидели наглядно. Константин чуть ли не уронил массивный нож на шею удерживаемого мной свина, но этого хватило, чтобы рассечь ту почти до половины. Дальше уже я, оттолкнув затеявшего блевать аристократа, перехватил хавн, а затем добрым тычком вогнал его острием в свиную голову. Силы удара хватило, чтобы пробить её насквозь, принеся нашему шашлыку быструю и легкую смерть, хотя я особо и не старался.
Вот тебе и неуклюжий нож, оценил я эту чинкуэду. Да, он несподручный, фехтовать им наука довольно специфичная, скорее всего, но вот если воткнешь — всё. Даже слон, скорее всего, спустя какое-то время даст дуба. Слишком жуткие раны. Это не нож, это натуральный тяжелый обоюдоострый кол, легко «тонущий» в плоти жертвы!
Хрупкий блондин, кстати, умудрился взять себя в руки и блевать не стал, но ругаться и проклинать меня, занятого разделкой порося, у него язык не поворачивался по вполне понятным причинам. Но хотелось и, видимо, очень сильно. Поэтому товарищ Азов решил эту проблему вполне традиционным способом — присосавшись к одной из бутылок вина, которые я выставил на стол беседки исключительно в маскировочных целях и для создания впечатления на жительниц соседнего общежития!
К тому моменту, когда шашлык начал подрумяниваться, графий сын был уже харррроший и местами даже лихой. Уже обращая мало внимания на свою «слегка» забрызганную вином и кровищей рубашку, Константин шатался вокруг меня с бутылью вина и всячески пытался опорочить мою же честь своими пространными, но несомненно идущими от души высказываниями. В основном его изречения крутились около того, что мир и житие неизменно разочаровывали юношу своей предубежденностью к милым и хрупким созданиям, внутри которых ведь может биться отвага льва и мудрость черепахи, но с тех пор, как в его жизни появился я, дно этого разочарования было многократно пробито до такой степени, что сейчас он, Константин, с некоторой ностальгией вспоминает пирожные в салонах, куда его таскала мама.
Я кивал, опрыскивая слабым вином полыхающие угли и краем глаза наблюдая за многочисленными свидетелями этого кутежа. А их было, между прочим, куда больше, чем я рассчитывал. Кажется, из-за того, что рубашка младшего Азова была люто угваздана разными красными жидкостями, но его лихой и придурковатый вид позволял зрителям убедиться, что блондину не просто хорошо, а вообще прекрасно.
— «Кейн, ты меня удивляешь», — забурчала Фелиция, как только мы с товарищем вцепились зубами в наисвежайшее жареное мясо, которому я дал промариноваться в вине буквально полчаса, — «Зачем ты устроил этот цирк? У нас вчера лишь чудом не образовалось очень серьезных проблем!»
— «Затем, что на полумерах останавливаться нельзя», — хмыкнул я мысленно, наслаждаясь каждым укусом и посматривая на перемазанного жиром блондина, с удовольствием грызущего угощение, — «Одна проделка, две проделки — они не создадут репутации, даймон. Общественное мнение обладает высокой инерцией, чем сильнее отодвинешь — тем сильнее тебя приложит в будущем на противоходе, если не доведешь до конца. Но создай себе прочную репутацию, укажи границы — и даже твои недоброжелатели потом будут поддерживать легенду. А у меня нет ни времени, ни желания возиться с этим мелким, выстраивая ему славу отморозка по мелочам»
— «Пф, как будто я поверю, что ты действительно ждешь чего-то от этой… выходки!»
— «За нами наблюдает более сотни человек, даймон. Включая трех преподавателей, куратора курса и двух служителей территории. И ни один из них не вмешивается. Дальше уже думай сама»
Уложив уставшего от бухла, мяса и переживаний Костю на лавку, я быстро собрал все последствия нашего небольшого банкета. Оттащив почти не пострадавшую свиную тушу на кухню и, сдав её поварам, вернулся к павшему товарищу. Упаковал пожитки в сумку, мусор и угли в взятый загодя мешок и… упер всё добро, включая блондина, домой. Разумеется, оставив беседку, в которой так любят чаевничать девочки, в идеальном состоянии. Если я правильно понимаю впечатлительную психику местных — то уже завтра пойдут разговоры о том, что мы растлили, зарезали и сожрали целиком взятую с собой из сгоревшего борделя куртизанку. А таким слухам не нужны материальные подтверждения и опровержения! Они растут в недалеких разумах и душах!
В общем, мое относительно хитрожопое поведение, совсем не вязавшееся с характером и убеждениями внутреннего лорда, внезапно вызвало его одобрение. Фелиция, явно сама не веря тому, что говорит, пробормотала, что сэр Алистер Эмберхарт был рад наблюдать затеянную мной сцену. Сам он о прошлом себе был очень невысокого мнения, считая, что начал ту свою жизнь с памятью серого и совершенно ничем не выдающегося человека, быстро задавленную тяжелым и выматывающим обучением на английского аристократа.
Ну, в целом так и есть. Я и есть тот самый человек, только вот в нагрузку тащу как отмороженность самого лорда, так и безбашенную лихость покойного Юджина.
Бросив блондина на кровать, я принял душ, а потом посвятил остаток дня вдумчивой и тщательной тренировке энергетической системы, аккуратно придерживаясь всех нормативов и рекомендаций в книге, притащенной мной из библиотеки вдобавок к записям, сделанным на лекциях Медичи. Делая перерывы, заполненные отжиманиями и приседаниями, я готовился к завтрашнему дню, попутно переругиваясь с даймоном о разных мелочах.
Завтра у нас должно было быть первое практическое занятие по использованию гримуара, вести которое будет самый настоящий волшебник.
…гм, может, снять с Азова окровавленную и забрызганную вином рубаху?
…хм, нет, он слишком похож на девчонку.
…пусть мужается, когда проснется.
Глава 15
— Перерыв Манса! Пламя Лагга!
Первым делом из ладони студента вылетает маленькая белая вспышка, устремляющаяся к его противнику. Тот пытается уклониться, но они стоят слишком близко друг к другу. Вспышка «впитывается» в тело и человек моментально расслабляется, начиная заваливаться на пол. Он пытается сгруппироваться, даже удержать равновесие, но не успевает. Просто так упасть ему не судьба — «Пламя Лагга», выглядящее как огненный шар размером с сигаретную пачку, попадает бедолаге в правое бедро, тут же расползаясь по всей поверхности его тела пламенным обжигающим покровом.
Молодой человек жутко вопит, катаясь по песку дуэльной арены, а поджегший его оппонент стоит наготове, вытянув в его сторону руку.
— Идиот, «Сдаюсь» надо кричать! — скрипит зубами Константин, стоящий рядом. Кулаки парня нервно сжимаются.
— А чего ты за него переживаешь? — удивляюсь я.
— Так больно же это! — пучат на меня голубые глаза.
— Ну так в этом смысл же, — не понимаю я приятеля, — Болью и страданиями выбить из нас дурь, сделав умелыми пользователями гримуаров, что не так?
Тем временем пламя стихает, к его валяющейся на песке жертве подходит молодой человек лет двадцати пяти, разводящий руками в разные стороны в характерном жесте «брейка». Он объявляет оставшегося на ногах студента победителем, после чего тот с удовлетворенной ухмылкой принимает нормальную позу и… падает как подкошенный, заходясь в мелких судорогах. Азов, видя это, ехидно комментирует, что дело Дайхарда живет, цветет и пахнет, а значит — переоценившие свои энергетические резервы дебилы будут страдать дальше. Особенно те из них, кто рискуют применить сразу два заклинания одно за другим.
Хочу ему ответить, но не успеваю. Позади нас раздается громкий, отчетливый и крайне ехидный голос:
— Хотите сказать, господин Дайхард, что без зазрения совести заставили бы так кричать от боли кого угодно? Даже… девушку?
— Так? Девушку? — переспросил я, оборачиваясь для того, чтобы увидеть яркие оранжевые глаза баронессы Арии фон Аркендорф, стоящей в окружении остальных девушек класса, наблюдавших за дуэлью, — Разумеется, нет! Посмотрите на проигравшего. Его одежда очень пострадала. Я бы постарался обойтись заклинаниями, которые оставляют противника в более… пристойном состоянии.