Зося поверила. Любой матери проще поверить, что ее непутевый сын где-то загулял, а не томится сейчас в фашистских застенках. Она даже припомнила какого-то Митькиного дружка из райцентра и даже убедила себя, что Митька сейчас у него в городе. Ольга ее не переубеждала. Человек должен надеяться на лучшее. Она тоже надеялась. Мишаня бы ей не соврал, не смог бы, даже если бы попытался.
– А вот я соберусь… вещички кое-какие возьму и схожу в город, – бормотала Зося. – А что мне? Я ж быстрая, что мне до того города-то идти? Да, тетя Оля?
– Погоди, Зося. Подожди еще хотя бы день. Вдруг объявится.
– А и то верно! – Зосина голова была сейчас похожа на растревоженную голубятню, и мысли в ней метались, словно птицы. – Это ж плохо выйдет, если я уйду, а Митенька вернется. Еще разволнуется, что мамки нет, глупостей натворит.
Это был вполне вероятный исход. Каким бы шалопаем не был Митька Куликов, но мамку свою он любил и жалел. Да и к совершению всяких глупостей был расположен с рождения.
Зося вдруг застыла, как вкопанная, уставилась на Ольгу широко раскрытыми глазами, сказала шепотом:
– А если он у них?
– У кого, Зося?
– У партизан если…
– Да не нужен твой Митька партизанам. От него ж одни только проблемы. Партизаны б его сразу развернули.
– Думаете, тетя Оля?
– Уверена.
– А он же хотел… – Зосин голос упал до тихого шепота. – Хотел к партизанам сбежать. Особливо после того, как Сережку Власова на площади того… – Она закрыла лицо руками, беззвучно завыла. – Отомстить хотел за Сережку, дурак такой… А я его по привычке полотенцем… А он у меня полотенце отобрал… Представляете, тетя Оля?.. Отобрал и говорит: «Хватит, мамка, я уже не маленький!» И вот я думаю…
– Вернется, – оборвала ее Ольга. – Все будет хорошо, Зося. Главное – верить.
– А я и верю! – Зося торопливо перекрестилась. – Я боженьку всю ночь просила, чтобы вернул мне Митюшеньку. И вот прямо сейчас пойду попрошу.
– Иди попроси, Зося. – Ольга приобняла ее за плечи, заглянула в глаза, нащупала петельку. Нет, тянуть не стала, лишь успокаивающе до нее дотронулась. – Только сначала поспи. Ты же ночь не спала, небось. Вот иди и отдохни, а там, глядишь, все и наладится…
Она проводила притихшую Зосю до дома, убедилась, что та успокоилась и спокойствия этого хватит до вечера, и отправилась к себе.
Танюшка уже окончательно проснулась и даже приготовила завтрак.
– Ну что? – спросила она, едва Ольга переступила порог.
– Не знает Мишаня ничего. Нет Митьки у немцев. – Ольга зачерпнула из ведра студеной воды, сделала несколько жадных глотков.
– А где же он тогда?
– Не знаю. Зося думает, в город отправился к какому-то своему дружку. Танюшка, главное, что его не арестовали. Вернется.
– Вернется… – эхом отозвалась внучка.
Больше они почти и не разговаривали, слишком мало осталось у Ольги времени на сборы. И так едва поспела к назначенному месту, пришла всего за пару минут до того, как там остановился грузовик.
– Это вас, что ли, нужно отвезти в Гремучий ручей? – послышался из нутра кабины сиплый бас. Шофер был свой, не немец. Впрочем, можно ли называть своим того, кто служит новой власти? Или не спешить с выводами? Она вон тоже служит…
– Меня, – сказала Ольга, забираясь на пассажирское сидение.
В кабине грузовика пахло бензином и махоркой, а шофер, грузный мужчина лет шестидесяти, занимал собой почти все свободное пространство.
– Ну так поехали, уважаемая! Вы, видно, из местных? – И, не дав Ольге возможности ответить, тут же продолжил: – А я из города. Ефим Сидорович я, но для вас, уважаемая, просто Ефим. Вас как звать-величать?
– Ольга Владимировна. – Ольге хотелось тишины, но Ефим жаждал общения.
– А я, Ольга Владимировна, вот уже второй месяц между городом и усадьбой мотаюсь. Каждый день туды-сюды. Да мне не привыкать, я, считай, полжизни за баранкой. Если бы взяли на… – Он осекся, покосился на Ольгу. Она понимала, о чем он, понимала, почему замолчал и испугался. Если бы его взяли на фронт, он бы и там был за баранкой. Но на фронт его не взяли, зато взяли в услужение немцы.
Ольге хотелось его успокоить, но вместо этого она спросила:
– А что вы возите в Гремучий ручей?
– Гремучий ручей… – Ефим поежился. – Название такое… гадючье. Любили же раньше напридумывать! А вожу я тоже всякое. В основном продукты. Бывает мебель из города. Короче, что велят, то и вожу. Да и не смотрю я, что там, – добавил он поспешно.
Боится. Ее, Ольгу, боится. Поговорить хочется, да опасается, что она из таких, как Мишаня.
Дальше ехали в молчании. Когда доехали до Гремучей лощины, уже рассвело, но стоило лишь оказаться под сенью старых деревьев, как словно бы снова вернулась ночь.