Но тут из ледяного дождя выступила внушительная фигура в треуголке. Сторож мигом загремел ключами, ведь в бытность его мальчонкой, господа в таких же вот франтоватых шляпах, не моргнув глазом, могли отдать приказ: запороть строптивца вожжами. Насмерть. И никто бы с них за это не спросил. Вроде бы времена поменялись, вольная давно выдана. Закон един для всех писан. А все же боязно.
— Входите, ваше-ство! Простите великодушно, не признал-с!
Внутренний двор был устроен по типу «колодца», войти в него можно лишь с одной стороны, через те самые кованные ворота, и далее через три крыльца жильцы расходились по квартирам.
— Куда здесь к Столетову? — строго спросил Митя, принимая роль строгую и начальственную.
— Вот-с, туда, — ткнул в левую дверь дрожащий палец. — Михайла Ардальоныч там один проживает, во втором этаже. Остальные квартиранты съехали-с.
Почтмейстер решительным шагом направился к крыльцу, но был остановлен робким покашливанием.
— Не извольте гневаться, ваше-ство, но вы до г-на артиста вряд ли достучитесь.
— Почему? — окоченевший финансист, притопывал на месте, чтобы хоть как-то согреться. Но услышав ответ, натурально остолбенел.
— Он уж час, как мертвый.
— Мертвый? — взревел Митя. — Так чего ты, вошь собачья, околоточного не позвал?!
Привратник, озадаченный его реакцией, ненадолго опешил, а потом замахал руками.
— Что вы, что вы… Не в том смысле мертвый, это не приведи Господи! — тут он перекрестился. — Михайла Ардальоныч каждый вечер напивается до мертвецкого состояния. Возвращается из театров, уже тепленький. После, в квартире, добавляет и в открытое окно роли разыгрывает. Громко так, с чувством. Нынче окон не отворял, по причине холодов, но и так все слышали-с. А как еще добавит, так и падает навзничь. Храп стоит до утра, да вот хоть сами послушайте.
Из неплотно закрытого окна второго этажа и вправду раздавалось равномерное похрапывание.
— Так глубоко спит, что добудиться невозможно. Вы приезжайте к полудню, ваше-ство. Г-н артист как раз в сознание придет-с.
На душе у Мити потеплело от этой забавной коллизии. Но если Мармеладов прав, то жизни артиста по-прежнему угрожает банда опасных молодчиков, во главе с «пиратом».
— Что же, приедем, непременно приедем. Вот что… Как говоришь, тебя зовут? Харитон? Вот что, проследи, чтоб никто чужой до того времени к Столетову не шастал, особенно подозрительные типы с повязкой на глазу.
— А то давеча упустил троих, и вон как аукнулось! — вклинился Шубин.
Сторож, оробевший от митиной треуголки, на финансиста реагировал иначе.
— Это кого же я упустил? — встал он в позу, уперев руки в бока. Тулуп при этом распахнулся, оголив заштопанные портки и желтушную, хотя и крепкую грудь.
Иван Лукич отступил на полшага.
— Столетов сам сказывал… Для протокола… Трое ворвались к нему, набедокурили, а после вывели под белы руки…
Харитон запахнул тулуп, все-таки зябко для широких жестов.
— Наговариваете, барин! А вот, что я скажу, хоть для протокола, хоть перед Богом, — он опять осенил себя крестным знамением. — Давеча весь день, безотлучно, лестницу починял! Две ступеньки заменил, перилы правые. Никто к г-ну артисту не заходил, и тем более, не врывался, — да разве ж я бы такую подлость позволил? Только посыльный из лавки принес пару бутылок вина, а больше никаких посетителей. Истинный крест!
В третий раз перекрестился, отметая всякие наветы. Честный слуга, никакого безобразия не допускающий.
— Но как же… — бормотал Шубин. — Протокол же…
Митя тоже запутался в открывшихся фактах, поэтому оглянулся к Мармеладову, тот ведь мастер объяснять. Но сыщика не оказалось рядом. Воспользовавшись моментом, он незаметно ускользнул и осмотрел лестницу, ведущую во второй этаж. Теперь вернулся на крыльцо и с живейшим интересом слушал отповедь Харитона.
— А у вас какое мнение? — спросил Шубин, хватаясь за это мнение, как утопающий за соломинку.
— Врет он, — откликнулся Мармеладов.
— Копоть печная! — почтмейстер замахнулся на привратника.
Сыщик одним прыжком оказался подле них и перехватил руку приятеля.