В отсветах паровозных прожекторов грузно чернели силуэты танков на платформах, белели номера на броне и эмблемы «Лейбштандарта».. Справа невидимый в темноте часовой, хрустя подковками по щебню, бродил туда-сюда между путями и тихонько бубнил под нос что-то залихватское. Я решил сходить к «лейбштандартовцам», вышел из штаб-вагона и, словно на телеграфный столб, налетел на Дорофеенко. Тот в трусах, сапогах и фуражке, сбитой на затылок, ссутулившись и прислонясь задом к железному боку платформы, задумчиво курил. На звук шагов прапорщик быстро поднял голову и всмотрелся, прикрывая лицо от света паровозного прожектора. -Бросал бы вредную привычку, -без особой надежды посоветовал я. -Меньше дымишь - меньше грешишь. -Это да. -охотно согласился Петро и глубоко затянулся, даже сигарета затрещала. Нижние чины дисциплинированно осматривали закреплённые на платформах машины. Разговоров здесь почти не было слышно, многие уже спали: с платформ доносились разноголосый храп, сонное чмоканье, женское бормотание, хриплый прокуренный кашель. -Что на завтрак, дружище? -спросил я. -Да как всегда. По норме, -ответил Дорофеенко, удивившись. -А можно сообразить что-нибудь не как всегда? -спросил я. -Сверх нормы? Ну, не знаю, сладкого там... Шоколада, например... Консервированные ананасы остались? -Пудинг ромовый? -- предложил прапорщик. -Есть еще немного. -Вот и приготовьте. Поговори со своей Марьяной-поварихой. -Чего это она моя? -буркнул Петро, насупившись. -А, -сказал я невинно, - ну, если не твоя, извини, стало быть ошибся. Дорофеенко засопел. -Куда? -внезапно рявкнул он. Я обернулся. Покачиваясь на нетвердых ногах и держась рукой за колесо платформы, стоял полупроснувшийся «лейбштандартовец» - тоже в синей майке, чёрных трусах по колено и сапогах. -Виноват, товарищ генерал... виноват, товарищ прапорщик. -промямлил он. Видно было, что служивый со сна ничего не соображает. Потом руки его с куском мыла и полотенцем опустились по швам. -Разрешите к паровозу горячей водой помыться, во сне в мазутную лужу въехал
-Иди уж, ефрейтор. -вздохнул Петро, бросил окурок на рельсы, пожаловался. -Вагонов в Столидце не хватило, парни едут на платформах на мятом брезенте в обнимку не только с жёнами, но и с танками. Грязь, конечно.... Даже простыней не постелить, будут грязнее всякого брезента. Он внезапно хохотнул: - А ты молодец, что ребят чёрными бабами обеспечил. На них мазут почти не виден. -Ну, дык, -самодовольно сказал я, -мы, деспоты, мудры и прозорливы! Не заметил, что ли? Пауза. Один за другим гасли паровозные прожекторы, горели только фары танков, что-то вроде ночников. -Как там Шаман? Петро сначала досадливо отмахнулся от этого вопроса, потом придвинулся и проговорил в самое ухо: -Всё время толковал с учительницей, ну той, странной, из Сидорово. -О чём? -Да хрен его знает. -исчерпывающе ответил Пётр. -Потом она осталась в Столидце, а Шаман с нами увязался. -С солдатами беседует? -Не замечал. Всегда особняком держится. И потом - к нашим парням постороннему не подступиться. На них где залезешь, там и слезешь. Камешки. -Ладно. Иди, отдыхай, Петро. 03 Прошла ещё одна неделя. Бронепоезд продвигался всё дальше на запад. Эшелоны с «Лейбштандартом» и полками орденских братьев двигались следом. Поезда с танками игроков замыкали нашу железнодорожную армаду. По мере приближения к горам, называющимся у вас Альпами, столкновения с бандами агрессивных неписей стали довольно частыми. Это раздражало. Не то, чтобы перед нами вставали какие-то непреодолимые преграды, нет крупнокалиберные орудия бронепоезда и пушки закреплённых на платформах тяжёлых танков разносили в клочья бронетранспортёры, танки и самоходки атакующих бургундских и галльских банд. Однако приходилось замедлять ход, останавливаться, высылать трофейные команды для сбора добра, которое терять было, честно говоря, жалко. Опять же в боях рос боевой опыт, который лишним никогда не бывает. Но, чёрт побери, мы теряли драгоценные часы. И вот уже горы высились по левую руку, море синело справа, «лунинградцы» стояли на пороге полуострова, называемого в вашем мире Апеннинским, а у нас обозначенного на карте звонким именем Длинь. Полотно двухколейной железной дороги было проложено по галечной насыпи, достигавшей в высоту метров трёх. По обе стороны насыпи лежала обширная Лощина - заболоченное пространство, заросшее тростником, кустарниками и редкими деревьями. Лощина оказалась обильной на живность: уйма мошкары, по счастью не поднимавшейся до уровня насыпи, масса толстых пиявок, мешавших набрать воды в алюминиевые фляги. Тысячеголосые хоры ядреных лягушек буквально оглушали по вечерам. И даже лозняк здесь стоял упитанный и свежий. Бронепоезд двигался на очень малой скорости. Уже четырежды приходилось останавливать состав и соединять разошедшиеся на стыках рельсы. Еще одна остановка была вызвана несметным количеством упитанных амфибий, вздумавших зачем-то перебраться на другую сторону насыпи. Чтобы колеса не соскользнули с рельсов, пришлось нарядить пятерку рядовых с камышовыми метлами для расчистки пути от полчищ земноводных. Удивительно, но у солдат это вызвало массу обсуждений и комментариев.