— И вы полагаете, что в эпитете «черное» люди отразили эту бурливость? — спросил я. — Боюсь, что не смогу с вами согласиться. Турки назвали море Фанар Кара-денгиз — Злое Черное море, и первое слово до некоторой степени соответствует его особенностям, но черное… Мне думается, причина возникновения этого наименования кроется в другом.
— Еще какая-нибудь легенда? — с наигранным испугом спросил Андрей Петрович.
— На этот раз нет, — рассмеялся я. — Не легенды, а некоторые факты и соображения, с помощью которых можно, мне кажется, сделать кое-какие выводы.
— Что ж, послушаем, — сказал Андрей Петрович и принял свою излюбленную позу, закинув ногу на ногу.
— Заслуживает внимания следующая догадка. Название Черное море произошло оттого, что будто бы татары, долгое время господствовавшие в Крыму, имели обыкновение все темноватые цвета называть черными.
Но есть и другое предположение: моряки, плывшие от Эгейского моря через проливы Дарданеллы и Босфор к берегам Тавриды и Колхиды, находили, точнее, усматривали большой контраст между светлыми, лазурными красками вод Греческого архипелага и более темными оттенками поверхности моря, именуемого ныне Черным. Я склонен согласиться с последним предположением; оно мне кажется наиболее правдоподобным.
— Вам кажется? — иронически повторил Андрей Петрович. — Только кажется? А ведь говорят, что в споре рождается истина… Где же ваша истина, я вас спрашиваю? Один говорит одно, другой совершенно иное утверждает. А кто из вас прав? Кому из вас прикажете верить? Вам или брату?
— Нет, вы только послушайте его, Василий Петрович! — не на шутку возмутился я. — Подавай ему истину в получасовой беседе! Как будто это так просто. Можно подумать, что в его математике все проблемы решаются в два счета. Истина! Мы ее ищем, милейший Андрей Петрович, понимаете? Ищем! И со временем найдем! А пока довольствуемся тем, что удается обнаружить в книгах, преданиях, архивных материалах. Сравниваем, сопоставляем и… спорим. И право, я не знаю занятия, более интересного и увлекательного!
— Ищущие да обрящут! — заключил шутливо Андрей Петрович. — Преклоняюсь перед всеми и всяческими исследователями. И умолкаю. И готов слушать сегодня легенды сверх программы.
Мы все рассмеялись. Я подошел к двери террасы и чуть приотворил ее. Вместе с влажным воздухом на террасу ворвался шум непогоды: грозные удары волн, свист ветра в листве деревьев, шелест дождевых струй, отдаленные раскаты грома — гроза уходила на юг, в море.
— Льет как из ведра, и никаких проблесков, никаких намеков на прекращение грозы. — Прикрыв плотно дверь, я возвратился к своему месту.
— Ну и пусть себе льет, — беззаботно откликнулся Андрей Петрович. — Люблю в такую погоду сидеть дома и под барабанную дробь дождевых капель читать, размышлять, разговаривать и… слушать занимательные и поучительные истории, в том числе легенды.
— Иронизируете? — усмехнулся я.
— Ничуть, — самым серьезным тоном заявил Андрей Петрович. — Не такой уж я безнадежный скептик и рационалист, как вам могло показаться по моему поведению сегодня. Просто у меня такая манера. Ничего не могу поделать со своим характером. Нет, в самом деле я не шучу, когда прошу вас рассказать еще что-нибудь о ваших географических названиях: оказывается, это чертовски увлекательная штука.
— Что я слышу? — изумился Василий Петрович. — Поразительная метаморфоза! Мой брат обращен в нашу веру! Чудеса, да и только!
— Ну что ж, я польщен этим, — сказал я. — Но о чем же нам рассказать Андрею Петровичу? Может быть, вы сами подскажете? — обратился я к нему.
Ответ не замедлил последовать.
— Нет ничего легче. Вот вам тема: Одесса. Не знаю почему, но в моем представлении название этого города всегда ассоциируется с именем небезызвестного Одиссея.
Андрей Петрович смущенно улыбнулся и продолжал:
— Помнится, в юности я читал гомеровскую «Одиссею», и некоторые строки этой поэмы сохранились в моей памяти. Ну например, вот эти, которыми она, кажется, и начинается.
И он продекламировал:
«Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…»
— Все перепутал, — расхохотался Василий Петрович. — Это же не «Одиссея», а «Илиада».
— Возможно, — нисколько не смутившись, сказал Андрей Петрович. — Во всяком случае если стихи я и перепутал, то довольно хорошо запомнил, как Одиссей обманул циклопа Полифема и выжег ему единственный глаз, чтобы спастись от неминуемой гибели, как благополучно миновал остров Сирен, томился в плену у Цирцеи и нимфы Калипсо и после долгих лет отсутствия возвратился наконец на родной остров Итаку к своей верной жене Пенелопе.