В бумаге было сказано, что старший сержант Максим Никифорювич Дубенко «пропал без вести».Думая об отце, видела его Наташа или совсем молодым, почти парнем, со смущенной улыбкой и неестественно широко открытыми глазами, или строгим солдатом с жестко сжатыми губами и резкими складками на похудевшем лице. На первой фотографии отец стоял во весь рост, рядом на стуле сидела красивая, тоже очень молодая женщина с ребенком на руках. На второй — были только мать и отец в гимнастерке с орденами и медалями. Других фотографий отца не осталось.
Так и жил, не старясь, отец в памяти. Натащи, а матери каждый прожитый год приносил новые морщины и добавлял седины в темные, когда-то густые и волнистые волосы.
От одного только горя оберегла ее судьба — от горя, причиняемого детьми. Дочери росли скромными, трудолюбивыми, как могли, берегли мать, помогали ей.
Большая доля домашних хлопот лежала на Ната-шиных плечах. Она старшая, да и времени у нее больше. Олечка ходила в музыкальную школу. У нее обнаружились замечательные способности к музыке, и в семье твердо решено было, что Олечка станет пианисткой.
После восьмого класеа.-Наташа порывалась пойти на производство. Мать сумела отговорить ее. Уступила Наташа с одним условием: каждое лето в каникулы она будет работать. И матери пришлось согласиться, хотя к радости ее и примешивалась горечь.
Мать привела Наташу в цех, где работала сама сначала за верстаком, а потом — уже второй десяток лет — сменным мастером. Только попросила начальника цеха, чтобы дочку определили -в другую смену: во всем, что касалось дел служебных, Екатерина Васильевна была щепетильна до крайности.
В цехе Наташа пришлась ко двору. Многие из работниц в девичьи годы дружили с ее матерью, к тому же понравилось, что вот школу кончает, а не погнушалась простым трудом.
После школы Наташа пришла в цех как в родной дом. Были с матерью споры об институте, но Наташа твердо, даже с некоторой резкостью, удивившей ‘мать, сказала: «Позднее. Когда Олечку на ноги поставим». И опять матери было и радостно и горько.
Со сложным и противоречивым чувством узнала мать о решении Наташи ехать в Сибирь на стройку. Тут была и гордость за дочь, с молодых лет привыкшую идти напрямую, не сбиваясь на окольные пути, и грусть предстоящей разлуки, и материнская тревога.
Но отговаривать дочь Екатерина Васильевна не стала. Сказала только:
— Трудно тебе будет!
— Мама! — попросила Наташа.— Не надо об этом. Не одна я. Все комсомольцы едут!
— Так уж и все,— улыбнулась мать.
— Ну… все настоящие комсомольцы.
Утро было свежее, с инеем. В прохладной прозрачности воздуха долина реки ясно просматривалась до самого горизонта. Голубизна воды, отражая поблекшее, не согретое осеннее небо, отливала сталью, а еще дальше, за дымящейся грядой порогов, река была совсем белесой, и казалось, что зеленые с желтыми пятнами березовых колков острова ви-сят в воздухе.
Набатов подошел к ожидавшей его коричневой «Победе».
Софья Викентьевна с крыльца окликнула мужа{
— Надень пальто, утро такое холодное!
— День будет теплый,— ответил Кузьма Сергеевич на ходу.
— Беда мне с вами,— пожаловалась Софья Викентьевна,— вот и Аркадий ушел в одной курточке.
Но Кузьма Сергеевич уже не слышал ее.
— Сегодня, Костя, по большому кругу,— сказал он шоферу.
Это значило объехать последовательно по известному обоим маршруту все основные объекты строительства. Обычно такие объезды Набатов совершал, возвратившись из командировки или отпуска. Почти в таком же положении он был и сейчас — последние дни он не показывался на стройке.
Поручив текущие дела своему заместителю, Набатов заперся в кабинете. И хотя только два-три человечна знали, какими расчетами занимается главный инженер в своем добровольном заточении, его не тревожили.
У Кузьмы Сергеевича Набатова была своя точка зрения на роль и место главного инженера. Он выражал ее в предельно резкой форме:
— Я не прораб, и на том или’ином объекте мне делать нечего. То, что происходит там сегодня, обеспечено подготовкой еще в прошлом году. А сегодня я должен думать, что мы будем делать через год и через два!
Сперва это кое-кому показалось чистоплюйством, и кто-то из местных остряков высказался в том смысле, что вполне уместно выдать главному инженеру в качестве спецодежды белые перчатки, но Набатова это не смутило. Он твердо стоял на своем.