Раньше, когда Наташа сама ездила, как все, то есть пассажиром, ее всегда коробило, если напоминали об уплате за проезд. Ну право же, это оскорбительно. Не успеешь войти, а назойливая кондукторша уже кричит: «Билет возьмем, девушка!» Как будто ты только о том и думаешь, как бы обокрасть государство на какие-то копейки!
И теперь, став кондуктором, Наташа никак не могла заставить себя произносить эту требовательную фразу: «Берите билеты!»
Некоторым пассажирам такая скромность, вероятно, нравилась. И они, чтобы не остаться в долгу перед вежливым кондуктором, тоже не были навязчивыми и избегали обременять ее финансовыми операциями.
Вот и сейчас в автобус вошли четверо. Молодые ребята. Судя по спецовке, слесари или монтажники. Прошли мимо и сели. Наташа молча смотрела на них. Они так же молча, хотя и улыбаясь, смотрели на Наташу.
На третьей остановке парни пошли к выходу. Шедший последним оглянулся. Наташа все так же молча смотрела им вслед. Парень не выдержал, рассмеялся.
— Ну и характерец! — И подал Наташе пятерку.— Получите за четверых.
— За этот характер мы с тобой, как бог свят, схлопочем по выговору,— предупредил Наташу водитель автобуса.
— Должна же у людей совесть быть,—ответила Наташа.
Уже вечером, когда почти пустой автобус шел последним рейсом, возвращаясь в поселок, на остановке «Южная подстанция» сели два пассажира, которых Наташа сразу вспомнила. Эти двое утром упомянули Джека Лондона.
Тогда Наташа обратила внимание на золотоволосого, его приятеля она рассмотрела только теперь. На первый взгляд он проигрывал рядом с товарищем. Но его продолговатое, с твердыми и правильными чертами лицо привлекало умом и живостью, очень хороши были большие темно-серые глаза.
Она стала прислушиваться к их разговору.
— Пойми, Николай,— говорил золотоволосый, и в тоне его сквозило самодовольное сознание собственного превосходства,— для инженера твои взгляды и старомодны и вообще примитивны. Как можно в наше время, в век космических скоростей, в век атомной техники и кибернетики, противопоставлять такие несоизмеримые по своему значению для человечества категории, как наука и искусство?
— Нас учили в институте,— возразил Николай,— и наука и искусство — формы общественного сознания.
—Тебе не удастся утопить меня в глубинах фи-лософии,—парировал золотоволосый,— давай рассуждать практически. Что важнее, в чем больше пользы:, расщепить атом или написать еще одну, пусть самую гениальную, оперу, послать ракету в космос или выпустить в свет еще один, пусть сверхзамечательный, роман? Отвечай прямо!
Николай улыбнулся, и Наташа обрадовалась, что энергичная атака золотоволосого нисколько не смутила его.
— Не знаю, так ли много пользы в атомной бомбе,— сказал он.
— Ну, это, знаешь,—запротестовал Виктор,— это переворачивать вопрос с ног на голову.
— Почему же, атомная бомба,— вещь, вполне реальная. Но я хочу сказать не об этом. Ты спрашиваешь, что важнее? Ответь и ты мне., Что важнее: быть умным или быть честным?
— Зачем противопоставлять? Можно быть и умным и честным.
— Что и требовалось доказать.
— Это уж софистика.
— Где же тут софистика? — наконец возмутился и Николай.— Это ты занимаешься софистикой, когда припираешь меня ракетами и бомбами. И вообще все эти разговоры о никчемности искусства и о том, что польза важнее, чем красота,— все это старые штучки. Не огорчайся, друг мой Витя, ты не оригинален.
— Напротив, приятно узнать, что и прежде были умные люди.
— Вернее, скучные. А ты просто петушишься. Музыку слушаешь, в кино ходишь, Джека Лондона цитируешь.
— Для Джека Лондона я делаю снисхождение-.
Он жил до эпохи освоения космоса. Впрочем, могу сразить тебя наповал. Апеллируем к массам!
Они встали и прошли к выходу, продолжая разговаривать.
— Апеллируем к массам,— повторил Виктор.— Согласен на диспут в клубе или даже на танцплощадке. Уверен, тебя не поддержит никто.
— Неправда! — неожиданно для нее самой вырвалось у Наташи.—Я первая поддержу вашего товарища.
Виктор вскинул голову, тряхнув., своими великолепными кудрями, скользнул глазами по Наташе и учтиво поклонился Николаю.
— Поздравляю! Ты приобрел очень авторитетного и эрудированного сторонника.
— Вы на него не сердитесь,— сказал Николай и улыбнулся Наташе.— Он не такой плохой, каким кажется.— И лёгонько ткнул Виктора.— Шагай, циник!