— В кулаке пять пальцев,— громогласно произнес Ляпин, снова наполняя рюмки.
Вадим с дрожью посмотрел на рюмку, налитую вровень с. краями. Отвращение пересилило боязнь показаться смешным.
— Нет, я не могу… не буду я больше…—с трудом выговорил Вадим,— мне надо в общежитие… там неудобно… могут заметить.
Ляпин захохотал:
— Стеснительный парень! Заметить могут! Ладно уж, не дадим в обиду, выручим!.. Ты, Аркашка, тоже дошел?
Аркадий презрительно хмыкнул.
— Ну, давай расхожую, на дорожку. И топай к маме. А этого дружка сердешного придется здесь уложить.
Аркадий выпил и с шумом отставил стул, встал.
— Куда вы так рано, Аркашенька?— совсем натурально огорчилась Неля.
— Надо мне в клуб. Ждут, там меня,— небрежно ответил Аркадий и, забыв попрощаться, пошел к двери, стараясь держаться прямо и ступать как можно тверже.
Наташа вошла с авоськой, туго набитой свертками, банками, коробками. Эту неделю она дежурная по комнате.
— Девчонки! — еще в дверях воскликнула она.— Я купила отличные консервы — фасоль с мясом!
— С мясом — это хорошо,— отозвалась Надя,— а фасоль — это не очень.
— Тебе она купила мясо с фасолью,— засмеялась Люба.
— И вот что, девочки,— продолжала Наташа, выкладывая на стол покупки,— раз уж мне дали выходной в воскресенье, мы все вместе пойдем погуляем. День чудесный, теплынь, солнце! А скоро зима, тогда и носу не высунешь.
— Толково! — поддержала Люба.
— Интерес гулять одним! — возразила Надя.
— Дома сидеть интереснее?
— Мне постираться надо,— решительно сказала Надя.
— Постираешь завтра,— попыталась уговорить ее Наташа.
— Завтра я досыта с бревнами накачаюсь. Это не билетики отрывать.
— Заплакала! — сердито сказала Люба и, как всегда, попыталась примирить разногласия:— Стирай, пока Наташа обед готовит. А после обеда пойдем гулять.
День действительно был изумительный. На небе ни облачка. Но солнце уже не летнее, жаркое, а осеннее, мягкое и застенчивое. Неподвижно застыли высокие сосны, не шелохнется ни одна ветка. Утренний иней растворился в прозрачном воздухе, пропитанном свежей, но нисколько не зябкой прохладой. И только ледок на застывших лужицах, хрустя под ногами, напоминал о близкой зиме.
— А у нас еще совсем тепло,— вздохнула Надя.
— Да, у нас тепло,— повторила Наташа и тоже вздохнула.
— Замерзли, бедные,— посочувствовала-Люба.— Так ли уж тепло, не знаю, а дождь наверняка моросит, и грязюка везде.
— Хватит агитировать! — оборвала ее Надя.— Ехала бы на Северный полюс. Там дождя не бывает. Круглый год сухо.
— Надо будет, и ты поедешь,— спокойно сказала Люба.
Теперь уже Наташа постаралась притушить спор.
— Куда пойдем, девочки?
— Куда глаза глядят,— буркнула Надя. Наташа словно не заметила ее реплики.
— Пойдемте на скалу. Мы давно там не были.
Из-за угла навстречу им вышли двое. Наташа сразу узнала их. Это они несколько дней назад вели спор в автобусе о том, что важнее — наука или искусство. Наташа часто мысленно возвращалась к их разговору и каждый раз находила новые и все более веские доказательства правоты Николая. (Она запомнила, как звали парня с проницательными серыми глазами, который вступился за нее и так сердечно ей улыбнулся.) И сейчас Наташа подумала, как было бы хорошо, если бы они были знакомы и можно было идти вместе с ними и продолжать тот интересный спор.
Они тоже, по-видимому, узнали Наташу. Товарищ Николая, шедший впереди, небрежно коснулся рукой козырька кепки, из-под которой выбивалась волнистая золотая прядь, и отрывисто бросил:
— Привет!
Николай пристально посмотрел на Наташу, но ничего не сказал и посторонился, уступая подругам дорогу.
Через несколько шагов Надя оглянулась и прыснула:
— Стоит! Загляделся!
Наташе очень хотелось оборвать ее, но она промолчала.На краю скалы росли две небольшие косматые сосенки. Наташа прислонилась к темному шершавому стволу. Внизу блестела вызолоченная солнцем река. Наташа знала, что у подножия скалы по узкой террасе проложена дорога. Но сверху дороги не было видно; казалось, отвесная скала уходит в воду, и это создавало ощущение неизмеримой глубины. Отсюда, с двухсотметровой высоты, не были различимы ни рябь волн, ни завихрения струй, поверхность реки блестела, как отполированный металл. Лавина воды, сжатая нависшими над ней скалами, ныряла в ущелье, будто зверь, в прыжке выгнувший спину. Издалека доносило гудящий рокот порога, но казалось, что это здесь глухо рычит река, озлобленно и неукротимо круша сдавившие ее каменные кручи.