— Нет,— резко сказал Набатов.— Это для… излишне доверчивых. Обрати внимание на сроки. Техсовет назначен на конец ноября. Где ноябрь, там и декабрь. Когда же мы готовиться к перекрытию будем, если выполним указание ждать до техсовета?
— Тогда мне непонятна политика главка.
— Все понятно. В главке ждут решения о консервации стройки, а мы врезаемся, со своим зимним перекрытием.
— Ну и запретили бы сразу!
— А если решения о консервации не будет? В главке люди умные… и любят всегда быть правыми.
— Вот такая, Семен Александрович, механика,— назидательно сказал Швидко.
Все трое помолчали. Перевалов еще раз перечитал телеграмму, подумал и спросил:
— Как будем решать, Кузьма Сергеевич?
— Решение одно,— ответил Набатов.— Отпразднуем Октябрьскую и… сразу же начнем рубить ряжи.
Перевалов и Швидко ушли.
Набатов сидел за столом усталый и мрачный. При людях он сдерживался. Тревоги и сомнения пусть останутся при нем, с товарищами он разделит только уверенность в успехе начатого дела. Но сам он, головой отвечающий за дело, может тревожиться и сомневаться, больше того — он не имеет права быть самоуверенно спокойным.
Принятое сегодня решение — прыжок в неизвестность.
Рабочий день давно закончился. Тихо в коридорах и кабинетах управления строительства. Наверное, во всем здании сейчас только он, Набатов, вахтер у дверей да телефонистка на коммутаторе.
Пора домой. Думать можно и дома…
Кто-то тихо постучал в дверь. Или это просто послышалось? Стук повторился, такой же неуверенный и робкий.
— Войдите.
На пороге остановился высокий ссутулившийся человек. Шапку он держал в руках.
Набатов потянулся к выключателю. От ударившего в глаза света человек зажмурился.
Пока он стоял молча, Набатов разглядел посетителя и понял, что счастье давно отвернулось от него. Не только рваный ватник, стоптанные опорки на ногах и заношенная, облезлая шапка говорили об этом — стоптанным и заношенным было лицо человека, отекшее, землистого цвета, с глубокими рубцами морщин. Свалявшиеся серые волосы свисали на лоб, увеличенный глубокими залысинами. Широко расставленные светлые глаза опухли и слезились.
— У вас ко мне дело? — спросил Набатов.
— Я вас давно жду,— тихо и как будто с упреком сказал человек.
— Что же вы не вошли раньше?
— Не решился беспокоить. Могли рассердиться, и тогда…
— Что тогда? — уже с трудом удерживая раздражение, переспросил Набатов.
— …не захотели бы помочь. Пришел просить у вас помощи. Только вы можете помочь мне.
Он произнес это вежливо, но без всякого подобострастия. Голос у него был мягкий, чуть глуховатый. И голос, и тон речи, и манера не вязались с его обликом.
Набатов, еще не зная, чего попросит этот странный человек, все же проникся к нему сочувствием.
— Чем я могу вам помочь?
— Места в жизни прошу. Прикажите принять на работу.
Набатов а удивила не первая, а вторая фраза. Рабочих не хватало. В работе никому не отказывали.
— Сегодня уже поздно. Приходите утром в отдел кадров.
— Был,—сказал человек и опустил голову.— Начальник кадров у вас правильный человек,— в голосе просителя не было и намека на иронию.— Облечен доверием и помнит о бдительности. Отказал. Не нашел возможным.
— Говорите яснее.
Проситель улыбнулся виновато. Лицо его сморщилось. Он расстегнул ватник, из кармана выцветшей гимнастерки достал завернутые .в бумагу документы. Отыскал среди них нужную справку и подал Набатову.
«Черемных Иван Васильевич, 1910 года рождения, осужденный… по статье 58-й… освобожден по.отбытии срока заключения».
Пятьдесят восьмая статья… Набатов нахмурился.
— Измена Родине?
— Измены не было,— сказал Черемных тихо, но твердо.
Набатов молча смотрел на него.
— …в плен попал после тяжелого ранения…Потом история обычная. Фашистский концлагерь. Работали там на патронном заводе… чернорабочими… Больше-то тоже не доверяли. Здесь приговорили к десяти годам. Наказание отбыл. А жить все равно надо, даже при наличии моей справки…
— Жить надо…— повторил Набатов.— Скажите мне, Черемных, почему именно сюда приехали? Случайно или причина есть?
Черемных ответил сразу, без замешательства:
— Есть причина, гражданин начальник. Три причины. Первая причина — в таком состоянии в родных местах появляться неохота. Вторая— пустая причина: дальше ехать ие на что. Третья —самая существенная: в большой толпе не слишком будешь заметен… Конечно, начальнику кадров так не скажешь. А вы как с человеком разговариваете.