Утром Набатов пришел в министерство, намереваясь во что бы то ни стало «прорваться к начальству».
Но в приемной ему сказали: — Министр в ЦК. Набатов попросил доложить о нем Майорову.
— Он уехал вместе с министром.
Набатов решил ждать здесь, никуда не отходя. Попросил у секретаря сегодняшнюю «Правду» и уселся на диване, возле двери в кабинет Майорова.
Просматривал газету, думал все о своем, цо вот на третьей странице попалось «Письмо в редакцию». Подписано знакомой фамилией. Шемякин, профессор Байкальского сельскохозяйственного института.
Заинтересовался, начал читать. Ну так и есть! На бедного Макара все шишки…
В статье профессор пытался доказать — ни много ни мало— экономическую нецелесообразность сооружений Устьинской гидростанции. Главный довод профессора был таков: под воду уйдут сельскохозяйст-венные угодья: пашни и пастбища, которых в гористой и таежной Восточной Сибири и без того не хватает, чтобы обеспечить продуктами быстро растущее население. Довод подкреплялся весьма убедительными на первый взгляд цифрами: сколько хлеба, мяса, молока и прочих продуктов получают с затапливаемых угодий сейчас и сколько можно будет получать в дальнейшем, при надлежащей интенсификации сельского хозяйства.
«Пришла беда — отворяй ворота,— подумал Набатов.—Эту статью Зубрицкий приложит к протоколу техсовета».
Майоров вернулся через полтора часа.
— Очень хорошо, что вы здесь,— сказал он Набатову и, открыв дверь кабинета, пропустил его вперед.
Потом вызвал секретаря и распорядился:
— Пока не закончу разговора, я занят,— и сразу приступил к делу.— Мы с вами встречаемся впервые, и поэтому, прежде чем заняться делами стройки, я хотел бы выяснить кое-какие вопросы, касающиеся васлично.
«Начинаем с анкеты»,— подумал Набатов.
— Суть, конечно, не в анкетных данных,— продолжал заместитель министра, и Набатов сразу подумал, что этот мужик не так прост, как кажется на первый взгляд,— они мне, кстати, известны. Меня интересует другое. Почему вы начали перекрытие вопреки запрещению главка? Может быть, телеграмма главка запоздала?
«На эту блесну ты меня не подцепишь»,— подумал Набатов и ответил как можно спокойнее:
— Телеграмма пришла своевременно.
— Тогда объясните: почему вы нарушили дисциплину?
Разговор начался с самого главного. И Набатов решил разговаривать начистоту. — Для меня живое дело дороже.
Он произнес это несколько вызывающе и тут же подумал, что у него нет морального права разговаривать повышенным тоном: вопрос Майорова был вполне оправдан. И, как бы поясняя, он добавил:
— У меня не было другого выхода. Я отстаивал свою точку зрения.
— Какую точку зрения?
Майоров задал вопрос все так же спокойно, без малейшего нажима, только посмотрел на Набатова чуть более пристально.
— Моя точка зрения заключается в том, что Устьинскую ГЭС нельзя ставить на консервацию.
— А вы не забыли, что Красногорский комбинат должен быть пущен через дза года? И об общей установке правительства на первоочередное развертывание строительства тепловых электростанций? Или эта установка тоже противоречит вашей точке зрения?
— Не противоречит. Правительство требует, чтобы мы создавали энергетическую базу быстрее и дешевле.
— Тепловые станции строить и быстрее и дешевле. «Это мне тоже известно! —хотел сказать Набатов, но одернул себя: — Выдержка, выдержка!»
— Мы подсчитали, тщательно подсчитали, товарищ заместитель министра: завершить строительство Устьинской ГЭС не дороже, чем построить тепловую станцию такой же мощности. То же и со сроками. На зимнем перекрытии мы выгадываем год. Еще год сбережем, применив новый метод укладки бетона. Я не стал, об этом говорить на техсовете, но наши инженеры вместе с проектной организацией уже заканчивают разработку метода больших блоков. Через два года мы дадим ток. А за два года, если начинать с первого кола, не построить и тепловую.