— Не пойду! Я с тобой, дядя! С тобой хочу! — ответил молодой с такой настойчивостью, что гренадер не стал прогонять его.
Отчаянная дерзость кучки гвардейцев не могла, конечно, изменить исхода дела, а лишь оттягивала его на короткий срок. И, пока французы еще не оправились, надо было всей остальной роте возможно быстрее отойти за ограду. Подполковник Верже распоряжался порядком отхода и переноской раненых. Уже знамя было передано на ту сторону, уже удалось осторожно перетащить смертельно раненного в живот командира роты; перебрался через стену с безжизненно повисшей правой рукой и капитан Марин — будущий историк полка. Уже перелезли многие солдаты.
Меж тем Коренной и его товарищи, отстреливаясь в разные стороны, медленно отодвигались к стене. Их становилось все меньше и меньше, смельчаков, жертвующих собой для спасения других. Иссякали патроны. А французы, поняв свою оплошность, подгоняемые офицерами, вновь высыпали отовсюду и с возросшей яростью бросились через пустошь на гвардейцев, боясь упустить добычу.
У стены все еще хлопотал Алексей Карпович. Он следил, чтоб никто из раненых не остался без помощи, чтоб даже трупы офицеров были взяты с собой. Он часто оглядывался на горстку гренадер, прикрывавших отход. Они были обречены. Алексей Карпович все еще медлил уходить, не решаясь покинуть их здесь. Вот опять неприятельский залп, и еще двое гренадер упали. Сам батальонный схватился за плечо, и на белой его перчатке стало быстро расплываться пунцовое пятно.
— Ваше высокородие, извольте ретироваться, — сказал ему Коренной, как обращается старший к непослушному ребенку. — Вас басурманы сейчас схватят.
И действительно, увидев русского штаб-офицера, сразу несколько французов кинулись к нему. Петруха приложился, целясь в переднего, и выстрелил. Тот, странно подпрыгнув, точно споткнулся, клюнул в землю.
— Последний! — воскликнул с отчаянием Петруха и отшвырнул пустую патронную сумку.
Французы подбежали уже вплотную. Один из них, здоровенный, в шапке, похожей на колпак с кисточкой, выставив штык, налетел с разбега на Верже. Коренной, подставив свое ружье, отвел удар, а Верже плашмя мазнул саблей по лицу француза. Завязалась рукопашная…
Заслонив собой батальонного, Коренной оттеснял его к ограде и в то же время бил, колол направо и налево. И когда они были прижаты к самой стене, Коренной только сказал:
— Полезай, Алексей Карпыч! — назвав командира впервые за всю долголетнюю службу запросто, а не по военной субординации.
Сейчас он отбивался лишь одной рукой, а другой подсаживал ослабевшего от раны Верже. В страшном напряжении всех сил подталкивал он кверху непомерно тяжелый груз; один миг, один вражеский укол — и он мог более не выдержать, опустить руку, уронить.
Наконец Алексей Карпович ухватился за гребень стены, подтянулся и всем туловищем навалился на нее.
— Спасибо, Леонтий! Прощай! — сказал он и тяжело перевалился на другую сторону.
Один из французов выстрелил ему вдогонку, но было уже поздно.
Почувствовав себя свободным, Коренной ринулся в общую свалку. У него теперь была лишь одна забота — поддержать товарищей. А их осталось всего только четверо.
— Братцы, не сдавайся! Постоим за себя! — воскликнул Леонтий.
— Кроши басурмана! — послышался в ответ дикий, неестественно визгливый крик Петрухи.
Новичок вертелся среди наседавших французов, как безумный. Он кидался на них очертя голову, осатанело бил куда попало и каждый раз громко крякал, будто раскалывал полено. Он находился в том состоянии боевого исступления, когда кровавый туман застилает сознание, когда уже все нипочем, все можно, все доступно. Он не помнил себя и без малейшего колебания принял смерть, которой так боялся издалека. Он инстинктом следовал совету Коренного — наступал на врага только грудью. Он погнался за французским стрелком, в ужасе бежавшим от него в глубь пустыря, и его подстрелили там, как молодого рассерженного оленя, которого не могут взять вручную.
Коренной не видел гибели Петрухи. Их оставалось теперь только двое из всех старых гренадер: Леонтий Коренной да Захар Анисимов — его однорядец, с которым много лет делил он солдатский хлеб и бивачный подстил. Они сражались, как два кровных брата, став спина к спине и отбиваясь на все стороны. Они работали штыками по-фехтовальному. Быстро следовал один удар за другим, верный, расчетливый. И место, где дрались эти два русских гвардейца, как бы сросшихся воедино, устилалось трупами в синих мундирах. Оба были ранены. Сквозь порванную во многих местах шинель сочилась кровь. Ее тонкие струйки сбегали, по груди, рукавам, и казалось, что одежда гвардейцев еще богаче окрашивается отличительной расцветкой полка — новыми алыми кантами, оторочками.