– Так точно, ваше высокоблагородие! – отчеканил Саблин.
– Знаю, Иван Ильич, – смягчил тон Синицкий, – положение у вас сложное. Немцы пока не получили приказа к атаке, но получат его обязательно. Ещё до обеда получат. Их силы, судя по донесениям, много превосходят ваши. Но вы не хуже меня знаете, что такое долг и что такое честь. Обеспечить поддержку взводу не в моих силах, но нужно продержаться. Дальнейшие распоряжения получите. Вопросы?
– Никак нет, Дмитрий Амвросиевич. Нет вопросов. Будем держаться.
– С Богом, – глухо проговорил капитан. Саблин положил трубку. Глазами показал Блажеку: удали телефониста. Надпоручик скомандовал по-чешски, и, только дверь за связистом затворилась, Саблин приоткрыл её вновь.
– Урядников, – тихо позвал он темноту.
– Ваш-бродь! – Прапорщик проявился в проёме, как изображение на фотографической пластинке.
– Вот что, бойцы, слушайте меня внимательно…
Ранним утром 30 сентября солнечные лучи тронули верхушки дубов и буков. С неубранных полей наплывал косыми полосами туман, настоянный на запахах увядающих трав, но жизнь у заставы кипела. Пограничники под руководством гренадеров распиливали брёвна на доски и бойко подтаскивали их к невеликому пространству ничейной полосы между чешской и немецкой границей.
Саблин отметил, что в буковой роще это не осталось незамеченным, то и дело блестели линзы биноклей. Тевтоны явно заинтересовались приготовлениями и насторожились. Естественно, подумал Саблин, их тоже оповещают о событиях в Мюнхене. Оставалось надеяться на слова капитана – если немцы получат приказ, то чуть позже. Однако и он не имеет права на упреждающий удар. Только при попытке перейти границу. Не ранее.
А до тех пор, формально, они с немцами не воюют. Но имелось одно обстоятельство. Ожидание всегда расслабляет, притупляет чувство опасности. Как в дозоре – вначале на каждый шорох ствол вскидываешь, а к концу дежурства и на чужака реагируешь куда спокойнее. Так и германцы за десять дней ожидания наверняка расслабились. На этом и строил расчёт Саблин.
Дав интересу противника разгореться до нужного уровня, поручик уверенно направился к нейтральной полосе. Прошёл за уложенные штабелями доски и стал так, чтоб его хорошо было видно.
– Солдаты вермахта! – прокричал он, сложив ладони рупором. – Позовите старшего офицера!
Прокричал на плохоньком своём немецком, английский у поручика был несравненно лучше. Прокричал и взмолился про себя: лишь бы вышел сам гауптман, лишь бы не послал кого-то из подчинённых и не врезали бы сразу из пулемёта…
В кустах у леса зашевелились, замелькали серые силуэты. Выходить немцы не торопились, но и стрелять не спешили. Присматривались, опасаясь подвоха. Но, рассмотрев, что никакой угрозы нет, что пограничники сложили винтовки в пирамиды и заняты исключительно заготовкой досок, решились. Из подлеска вышел офицер с двумя автоматчиками и направился в сторону Саблина. Не доходя двух десятков шагов, остановился:
– Слушаю вас, герр офицер.
Сердце Саблина радостно забилось – тот самый! Немец изменился, заматерел, дослужился до офицерского чина и физической формы, как видно, не терял, плечи вон какие широкие, двигается легко и пружинисто. Подумалось: «А не авантюру ли часом ты, братец, затеял?» Но вслух начал с улыбкой:
– Герр гауптман! Пока начальство спит, а политики играют в свои игры, предлагаю настоящее мужское состязание! Сейчас мои бойцы из этих досок сколотят помост, закрепят по углам столбы и натянут канаты. За час управятся. Чёрт, или как правильно по-немецки? Сделают! Герр гауптман! Мы получим настоящий ринг. И попробуем, чьи вооружённые силы крепче!..
Немец нахмурился:
– Вы – русский. Что делаете вдали от родины, в середине Европы?
– Мы в гостях! – Саблин старался не сбиться с взятого весёлого тона, мол, война будет нет ли, ещё вопрос, а пока хорошо бы размяться по-молодецки. Всё остальное несущественно. – У России с Чехословакией договор. Что удивительного, если мы прибыли перенять опыт у чешских коллег?!
– Вы не пограничники, – с сомнением заметил тевтон. – Таких нашивок я не знаю.
– Нет, не пограничники. Спортивный взвод. По приглашению командования Чехословенска Армада помогаем улучшать физическую подготовку чешских военнослужащих. Но чехи не умеют боксировать!..
Перекрикиваясь, заговорщицкую интонацию передать было трудно, но Саблин постарался. Немец мотнул головой:
– Мы здесь не для того, чтобы заниматься ерундой, герр офицер. Мы несём службу на границе великого Рейха!
– Мы тоже служим великой империи, герр офицер, – откликнулся Саблин и широко улыбнулся. – Но скучно, и день-то какой хороший намечается.
Как раз бы в такой денёк попробовать, чей кулак крепче, русский или немецкий?
– Глупая затея, – отрезал тевтон и круто развернулся. Сейчас отправится обратно в свою рощу…
– Жаль! – крикнул Саблин ему в спину. – Может, в этот раз вам повезло бы больше!
Гауптман будто споткнулся, секунду постоял, закаменев спиной, словно в широкую эту спину целились из люгера, а потом резко повернулся к русскому.
– Donnerwetter! Так это вы! Я не узнал сразу…
– Так точно, герр гауптман! – веселился Саблин. – Предлагаю реванш. Заодно укрепим боевой дух наших ребят!
– Учтите, я уже не тот новичок, что прежде. Много тренируюсь и буду… как это… – Он перешёл на русский, немногим лучший саблинского немецкого. – Бить морда по щём зря!
– Отлично, герр офицер! – прокричал поручик. – Я готов! Через час ринг будет готов, милости просим!
– По одному секунданту, – отчеканил немец. – И мой судья. Чтобы всё было честно.
– Идёт, – согласился Саблин. – Пусть будет твой судья… Зато хронометрист – мой!
За час пограничники управились. Помост в половину человеческого роста поднялся как по мановению волшебной палочки: новенький, с пылу с жару, аппетитно пахнущий свежеспиленным деревом. Настил выложили гладкостругаными досками. Солнце, наконец-то заглянувшее в приграничную зону, заиграло теплым светом на жёлтой древесине. На столбы натянули толстый «морской» канат в два ряда. Даже табуретки спроворили для отдыха бойцов между раундами.
Саблин волновался. Пожалуй, немец не врал. Наверняка действительно тренировался, оттачивал удары на челюстях подчинённых. Чего нельзя было сказать о Саблине. Конечно, поручик поддерживал форму. Нагружал себя вместе с гренадерами кроссами и полосой препятствий и в ринг выходил порой, но настоящими боксёрскими тренировками это не назовешь. Четыре года прошло с тех времён, когда он занимался боксом всерьёз, а сейчас…
Но, может, это и к лучшему.
В уговоренное время от буковой рощи двинулась процессия. В окружении автоматчиков шёл гауптман – в спортивных трусах, кедах и майке с имперским орлом. В боксёрских перчатках. Позади, среди солдат с оружием, мелькнула офицерская фуражка. Ясно, зрители. Наверное, все, кто был не занят по службе, направились поглазеть на состязание. Поглазеть и поддержать морально, а если понадобится, то и огнём. Вон пулемёты в гнёздах наверняка нацелены на ринг.
Саблин надел свой бывалый, вылинявший от пота и солнца тренировочный комплект, взял у чехов старенькие кеды и сейчас видом своим явно проигрывал крепкому, статному немцу. Ладно, не на свадьбу собрались…
Процессия приблизилась. Гауптман отделился от толпы, вместе с ним пошли двое: атлетически сложённый мужчина в спортивном костюме и унтер-офицер в форме, но без оружия. Секундант и рефери, понял Саблин. Он искоса глянул на своего секунданта Урядникова. Прапорщик знал толк в боксе, мог в нужный момент поддержать морально и подсказать. Но одеться попристойнее не догадался, рохля, толкался рядом в выцветшей гимнастёрке и замурзанных галифе. Ну да пусть его, сказано же, не на свадьбу. Немцы подошли.
– Мой секундант, – представил лейтенант, – фельдфебель Рунге. Рефери в ринге – унтер-офицер Гросс. Меня зовут Карл Дитмар. Наши условия: бьёмся до нокаута. Раунды по три минуты, количество раундов неограниченно. Количество нокдаунов не учитывается.