— Да, да, мистер Кент! — выговорил бестирер сквозь веселый смех.
— И вы понимаете, что вся администрация играет в Игдлорссуите на руку сумасшедшему дураку Стьернебо, который не только не помогает этому полезному делу, не поощряет выполнения его, но и всячески ему мешает. Так, что ли?
— Да, да, видимо так, — смеялся веселый управляющий.
— Хорошо, где же мы можем строить клуб?
— Где угодно, но чтобы от него до наших строений было больше двадцати метров.
— Если мы передвинем его так, чтобы он стоял ровно в двадцати метрах от старого склада, в том же направлении, в котором стоит сейчас, это будет дозволено?
— Да, конечно.
— Очень хорошо! Там мы его и поставим.
Я попросил, чтобы мне дали плотника. Бестирер тотчас же на это согласился. Я решил закончить все приготовления к утру и отплыть.
Выехали в полдень, забрав с собой плотника и его подручного — Енса и Ёргена. Отплыли мы не прямо в Игдлорссуит. Я знал, где игдлорссуитцы хотят подставить клуб — дом, где им можно было бы танцевать, но полагал, что при нынешнем положении вещей предусмотрительнее предоставить жителям поселка самим решать это дело, не вмешиваясь в него. Я показал Кнуду, где, по-моему, было бы хорошо поставить клуб, и предупредил его, что в любом случае клуб должен находиться не менее чем в двадцати метрах от правительственной постройки. Через того же Кнуда я передал все дело в коммунерод.
В Каэрсуте я сошел на берег, отдав распоряжение команде «Наи» приехать за мной через два дня. Когда «Ная» отошла, я отправился насладиться гостеприимством Ларса и писанием картин.
В Каэрсуте эти дни было очень холодно: ветер, солнца нет, временами снег. Я возвращался с работы насквозь промерзший. Мне даже показалось, что и я тоже схватил этот злосчастный грипп, который свирепствовал во всех поселках. Но это оказалось ложной тревогой. Прошел понедельник, «Наи» не было. Прошел и вторник, хотя в этот день в Каэрсуте стояла неплохая погода. «Ная» прибыла лишь во вторник к ночи, в 10 часов. На следующее утро дул крепкий ветер, но мы тем не менее отплыли. Ветер был попутный, и в 4 часа мы стали на якорь в Игдлорссуите.
Енс и Ёрген из Уманака, Мартин и несколько юношей работали, связывая рамы для стен дома. Формы для фундамента были поставлены и уже заполнены. Дом поставили там, где я предлагал, но в двадцати шести метрах от правительственного строения. Работа продвигалась медленно: мало людей помогало.
Но на следующее утро мы все взялись за работу по-настоящему. К полудню рамы для стен были закончены и все стропила распилены по размеру. Давно уже пора бы мобилизовать людей, показав им, что работа продвигается, поэтому я распорядился освободить бетон от форм, созвать всех жителей и общими силами передвинуть пол (построенную ранее открытую площадку для танцев). Собралось двадцать пять мужчин, три женщины и много мальчишек — большая сила. Но платформа была тяжела, и она была неудобно расположена на выступающем из земли старом фундаменте. Все же за работу взялись с энтузиазмом. За пятнадцать минут перенесли пол на его постоянное место и аккуратно опустили на угловые фундаментные болты. После этого всех охватил такой припадок кашля, что казалось, он никогда не кончится. В поселке была тогда эпидемия. Я слегка оживил всех пивом. После чего все разошлись на полуденный отдых.
Теперь дело пойдет! В час дня собралась толпа. При установке стенных рам у нас на каждую шпильку и гвоздь было по человеку. К шести часам вся стенная конструкция была уже установлена и две стены зашиты досками. Были поставлены и леса для установки стропил. Так кончился четверг, а Стьернебо все еще не появлялся!
Когда дом начал приобретать видимую форму, общий интерес перешел в энтузиазм. Я поставил Енса на изготовление и установку оконных рам и пригонку подъемных окон [58], а сам занялся основной конструкцией; на этом деле я мог занять столько людей, сколько могли работать. В пятницу к вечеру мы установили стропила, зашили досками торцы чердака и настлали больше половины крыши.
В субботу работали до восьми часов, так как собирался дождь. Мы покрыли крышу толем, застеклили подъемные окна, и, таким образом, дом был надежно защищен против надвигающейся бури. И весь следующий день шел дождь.
Вернулся Стьернебо. Что он думает о клубе? Это Стьернебо скрывает под добродушной манерой, однако к клубу не приближается.
В понедельник клуб был почти закончен даже в мелочах. Установили фронтонный карниз, навесили дверные и оконные приборы; покрасили здание снаружи. На следующий день покрыли его вторым слоем краски, а я занялся орнаментальной работой, которая должна была украсить треугольник под крышей над торцовой стеной.
Во вторник клуб был готов — все закончено, кроме моей орнаментальной работы. Фундамент весь отделали камнем и выкопали большую дренажную канаву, чтобы отводить стекающую со склона горы воду с площадки дома. В среду поставили флагшток и подняли датский и американский флаги. Я закончил орнамент и на виду у глазеющей, восхищенной и гордой толпы укрепил его на клубе. Радостно было видеть, как довольны люди. Они стояли часами и созерцали свой клуб — свой собственный дом!
В один из этих дней годхавненская шхуна «Хвален» вошла в порт, возвращаясь домой из Нугатсиака. Группа киношников так щедро наградила команду шхуны огромным запасом шнапса, что команда, как ни старалась, никак не могла поставить судно на якорь. Шхуна ходила беспорядочно пьяными кругами с выпущенным на несколько десятков футов под водой якорем, а за ней отчаянно гонялись лодки посетителей с берега. Временами, видимо пытаясь помочь лодкам, шхуна неожиданно поворачивала, мчалась на них, как разъяренный Моби Дик [59], и проносилась прямо сквозь их рассыпающиеся ряды. В это время капитан и помощник ходили, шатаясь, по берегу — каким-то образом они сошли на берег — в блаженно-пьяном состоянии. Помощник, растрепанный, с расстегнутыми пуговицами, спотыкаясь, ввалился к нам с визитом. Отыскав Саламину, которая ему нравится, он стал преследовать ее с пьяной влюбленностью. Всю ночь он бродил шатаясь, вокруг, врывался в дом, будил спящих, потом колотил в двери, которые перед ним закрывали. В два часа помощник снова пришел к нам, как он сказал, за своей трубкой. Потом передумал, а может быть, нашел трубку в темноте и ушел, качаясь. В шесть шхуна отплыла и через двадцать четыре часа после никому не известных странствований по Уманакской бухте стала на якорь в Уманаке.
Мы должны были прибыть в Уманак не позже 1-го октября, чтобы отплыть в Хольстейнборг на геодезическом судне «Андре» (капитан Сёренсен). Я не представлял себе, как мы сможем упаковаться и быть готовыми в срок. А сегодня, во вторник, 20-го, во второй половине дня, нам сообщили, что судно должно отойти не позже 26-го, а возможно, что уйдет и 24-го! Осталось четверо суток. К тому же последние дни дул такой ветер, что мы не решились бы пуститься в плавание на «Нае». При такой погоде нельзя рисковать, мы должны быть в Уманаке, если возможно, 22-го. На упаковку остался один день!
Вечером (на здании клуба развевались флаги) жители поселка устроили кафемик — для нас! Нам поставили стулья, чтобы мы могли пить кофе с полным почетом. Стьернебо, за которым послал коммунерод, пришел поздно. Когда я выпил кофе и встал, Абрахам, предположив, что я собираюсь уйти, попросил меня подождать, так как будет еще кое-кто. Наконец, когда, по-видимому, все до одного жителя поселка оказались налицо, помощник пастора Самуэль Мёллер стал напротив нас на другом конце свободного пространства комнаты, сделал знак, чтобы было тихо, сложил руки в своей обычной молитвенной позе и начал речь.