10 сентября. Сильный северо-восточный ветер, крупная зыбь в гавани, прибой захлестывает берег. Все небольшие лодки сорвало с якорей и выбросило на берег. Повреждений нет. Люди заняты оттаскиванием лодок за черту прибоя. Якорь «Наи» выдержал, но я все время беспокоился о судне. День ясный. Сегодня вечером, в 7 часов, отплываем в Нугатсиак и на места лососевой ловли — в Умивик. Там со мной на берег сойдут Иоханн, Анна и еще три человека. «Ная» со Стьернебо уйдет обратно.
17 сентября. Игдлорссуит. Как было намечено, 10 сентября в 7 часов вечера мы отплыли. На борту было в общей сложности десять человек. Был прекрасный вечер — холодный и ясный. Закат окрасил близкие горы Упернавика в интенсивные светящиеся красноватые и оранжево-коричневые цвета. Небо было мрачное, синее. Снег на вершинах гор и ледников на этом фоне казался розовым.
В нашей партии самый сильный человек на острове — Кнуд Нильсен. Он высок, колени его почти соприкасаются на ходу, как у урода; лицо удлиненное, женственно-красивое, большие темные глаза, полные губы, правильный нос, черные курчавые волосы. Он носит золотые серьги. Петер, сын Ганса Нильсена, играет на гармонии и танцует. У него поразительно доброе, мягкое и красивое лицо; сложение хрупкое, но он не хилый человек, хорошо владеет каяком, хороший охотник, настоящий мужчина. Мартин, брат Иоханна Хееба: толстый, крепкий, круглолицый, веселый — олицетворение добродушия. Все молодые люди — родственники — родные или двоюродные братья. Все это близкие любящие друзья. Они — молодежь клана Нильсена, быть может, самые лучшие из молодых охотников острова. Это могучая группа.
Около полуночи мы достигли Нугатсиака. Там простояли час, пока Стьернебо грузил триста килограммов сушеного акульего мяса для поста Тартуссак (это пост для путешествующих), куда он направится на обратном пути, оставив нас в Умивик-фьорде. Погода по-прежнему стояла хорошая — ночь была ясная, звездная. Я все время топил печь в каюте. Бульшую часть пути в каюте спали Анна, Анина, Павиа из Нугатсиака и Иоханн (все они пассажиры). Иоханн Зееб — ловкий парень. Он полностью использует все преимущества, какие ему дает моя симпатия к Анне [11].
Следуя вдоль берега острова Кекертассуак, мы прошли мимо лагеря игдлорссуитцев; на темном берегу светились от горевших внутри огней две-три палатки.
Один из наших гренландцев утверждал, будто бы нас окликнули с берега. Мы остановились. Дукаяк и я отправились на шлюпке на берег и высадились на каменистой полосе. Вниз сбежали собаки и принялись бешено лаять на нас. В палатках никто не шевелился. Тогда мы взобрались на крутой склон и подошли к освещенной палатке. Через щель в низкой верхушке мы увидели сбившихся в кучу спящих людей и горящую масляную лампу. Дукаяк крикнул им, потом еще раз, но добудиться не смог. Немного погодя появился старик — гротескная фигура! — в темноте были видны только его белые трусы. Затем вышла молодая женщина. Мы попросили у них оленьего мяса. Хотя охота на оленей была не особенно удачной, все же немного мяса они нам уделили. Я одарил их сигаретами и табаком. И вдруг старик, прыгая и припадая к земле (во всяком случае так вели себя трусы), исчез. То ли он посчитал себя моим должником, то ли из чувства благодарности, но он так же внезапно появился снова с большим мешком здешней черники — для меня!
Мы направились к шлюпке и отыскали «Наю», крейсировавшую у берега в ожидании нас. В Умивик пришли на рассвете, но перед этим заходили в Канглусак, чтобы еще раз спросить оленьего мяса. Снова съезжали на берег, будили спящих, однако на этот раз ничего не получили.
Остающиеся в лагере (Иоханн и Анна, брат Иоханна Мартин, их двоюродные братья Нильс и Петер и я) быстро высадились в Умивике. Самыми громоздкими вещами в нашем багаже были мои полотна, фотоаппараты и тому подобное. В последний момент мои спутники попросили меня захватить примус и чайник, затем еще что-либо, в чем можно сварить кофе. Они наверняка рассчитывали на мою посуду, так как сами ничего не привезли. Я взял с собой каравай хлеба, банку сгущенного молока и чашку сливочного масла. Дома я дал Иоханну две кроны в качестве моей доли в расходах на экспедиционный запас провизии. Он привез немножко сахару и немножко кофе. Только и всего.
Немногим больше чем в двухстах ярдах от места высадки мы отыскали холмик, возвышавшийся над окружающей местностью, на котором было достаточно сухо. Кругом же болото, насыщенная водой и поросшая мхом земля. Быстро поставили свою маленькую палатку — легкое, простое, самодельное сооружение. Высоты ее хватало как раз на то, чтобы стоять, но только у входа. В середине же палатки боковые веревки оттягивали ребро верха, придавая ему форму обращенной вниз арки. Мы вытащили камни из-под мха, свалили их в кучи или разложили вокруг палатки, придавив ими боковые полотнища. Затем привязали растяжки и натянули их, как тетивы.
Окончив это дело, быстро сложили очаг и начали приготовления к кофе. Вытащили небольшое количество сырых кофейных зерен. Я разжег примус. Кофе с подмешанным к нему ячменем насыпали в мой чайник и держали его над огнем, помешивая зерна до тех пор, пока они наконец не задымились и не почернели. Затем Мартин уселся на землю, поместив кастрюльку между ногами, и растолок кофе камнем. Вскипятили воду. Размолотый кофе заварили с большим количеством цикория.
Когда напились кофе, съев при этом половину взятого с собой хлеба, распаковали вещи, побросали их в палатку и, устроившись поудобнее, разлеглись. Так пролежали час или больше. А потом на огне из мха сварили тюленье мясо. Куски его вылавливали из кастрюли руками. (Тарелок не было. Была одна чашка, и мы еще использовали порожнюю консервную банку.) Было четыре чайных ложки, привезенные Анной; они были тщательно завернуты в розовую папиросную бумагу, как фамильное серебро. Когда мы пили кофе, эти ложки придавали сервировке приличный вид (в честь меня). Вилок и ножей у нас не было. Были только карманные складные ножи. Есть мясо тоже надо уметь. Обычно держишь всю порцию в левой руке, захватываешь зубами громадный кусок и отрезаешь его карманным ножом снизу вверх, как можно ближе к кончику носа.
Кончили есть; позднее утро. Мужчины, проболтав несколько часов и, как бы между прочим, приведя в порядок крючки на лосося, отправились на плоскодонке далеко на другую сторону фьорда — я думаю, на несколько часов, а может быть, на весь день. Я беру краски и отправляюсь писать.
День тихий, небо облачное, холодно. В спокойной воде фьорда и дальше, в море, отражаются бесчисленные айсберги. Напротив нашего лагеря, на той стороне фьорда, — низкие горы и долина, уходящая в глубь острова. Позади нас — обширная безлесная местность: коричневая и красная, покрытая мхом и карликовым кустарником земля. Там осень. Засохшие листья ползучих растений ярко-желтые; на стеблях черники они блестящие, светло-красные. Мрачно и сочно.
Поздно днем. Анна ходила собирать ягоды. Они разложены на куске материи перед палаткой. На фоне этого пейзажа на Анну приятно смотреть: так она гибка и грациозна, так славно и чисто одета. Здесь, где очень трудно быть чистым, это выглядит необычно. Мы варим кофе. Когда вернутся наши мужчины — в семь или в восемь? Она показывает время на моих часах. Уже около семи. Скоро, по-видимому, мы будем есть. Я помогаю Анне собрать мох, чтобы развести огонь. Какой жалкий очаг получился у нас! Я разрушил его и, собрав без большого труда подходящие отборные камни, сложил новый: теперь в случае надобности можно отодвинуть один камень и приоткрыть в очаге отверстие, обращенное на север или на юг; этого достаточно, чтобы приспособиться к различным ветрам. Мы налили в чайник морской воды и сварили тюленье мясо. Тюлень старый, мясо жесткое, с сильным характерным привкусом. Но я так голоден, что не обращаю на это внимания и лишь удивляюсь, почему мы не ждем мужчин. И тут узнаю, что их не будет до завтра. Они уехали без палатки, спальных мешков, без кастрюли — взяли только рыболовные снасти и ружья. (…)