— Вот это только и осталось из воспоминаний о войне — говорил мне Верныдуб. — От нахимовского отказался, пошел плавать матросом, закончил курсы УКК. Жизнь, как патефонная пластинка, завертелась вокруг меня веселее чем в сказке. Друзья, деньги, девки мелькали, как и червонцы. Блудный сын послевоенный среди себе подобных… Весело жили. Дураки, ходили и… спали на деньгах. Глупым был.
Повесть о его юности короче, чем сказка о богатырях. Деньги уходили быстро, а жизнь требовала трудов.
— Хороший человек, работает больше меня, — как-то сказал о гарпунере повар Касым, — кушает нерегулярно, пережимает… но аппетит хороший.
О Коле Рыжем я слышал много легенд. Имел он высшие ордена. Давали, вернее, дважды примеряли и Звезду Героя! «Это уж точно — по просьбе трудящихся» — говорил Ник Ник.
— Как он ее носить будет, на спине? — язвительно спрашивал сосед по дому, секретарь райкома. — Иногда жена приводит его домой на четвереньках.
— Бывало и такое, спотыкался Коля, — по дружески говорил мне Ник Ник. — В таком виде он одну жену Нину только и слушался, боялся, что она заберет дочек и уйдет… Николай золотой парень, сгубил спиртом печень…еще в молодости… теперь мучается…
— От этого человека в рейсе, от него одного зависит все — и план, и заработок, настроение, даже семьи, — указывая на бак, иногда в порыве восторга гарпунером говорил мне мой рулевой Ивин. Игорь удивительный был парень. По-юношески стройный, по-мужски красивый смуглолицый шатен, взрывной как огонь.
Иногда среди вахты вечерней вздохнет Ивин и прервет молчание:
— Эх, сколько перемыл я гектаров полов в детдоме, сколько ночей просидел в холодной. Был у нас директором детдома старшина. Жестокий солдафон. Ночами таскал к себе в постель девчонок, кто чуть постарше, за американские шоколады… Эх, встретился бы он мне сегодня…
И замолчит. Потом вдруг снова заговорит:
— Дочка растет, скоро годик. Не будет такой бездомной, как я… Скажите, узнает она меня, когда вернусь после рейса или нет? Узнааеет! Когда уходил, она мне это сказала: «Гу-гу-гу» и засмеялась.
— А где ваши родные, что с ними? — спросил я.
— Ходил недавно, спрашивал… через окошко… Говорят — по ошибке, нет в живых, смешно! — Ивин скрипнул зубами. — А в нашей квартире на Пушкинской поселилась шишка какая-то.
— И брату ничего не разрешили взять, он заходил к ним…
— А брат где?
— Плавал на зверобоях, говорят — сидит. Горячий парень, как и я. Подломила его жизнь, не устоял, скатился… Но меня удержал…
Однажды он рассказал, как штормовали на норвежских утлых китобойцах:
— Когда начинался шторм, гарпунер становился на руль, в ураган никому не доверял править судном. Качало и било нас ужасно, все над нами шипело и пенилось. Сочилась вода, матрасы и постели были мокрыми. На груди, под ложечкой, кожа становилась красной и начинала шелушиться. О чем только не передумал. Хочешь не хочешь, а поверил: «Кто в море не бывал — тот богу не молился»… Платили копейки, после рейса оставался должен конторе то 13, то 17 рублей.
Однажды я спросил его о Приморье, Владивостоке. На удивление он ответил без раздумий и просто:
— Люблю Приморье — наш край! Если придется и воевать за него пойду.
9
И так у каждого — своя судьба. У некоторых еще пострашней.
— А я сразу попал в хорошую школу, — как-то, ожидая швартовки к базе, рассказал мне капитан Сереев. — В мореходку на Сахалине меня не приняли, годами не вышел. Прибрал меня к себе отличный дядька, завхоз угольной базы, поставил старшиной баркаса, главным над командой японских пленных в 9 человек. Разгружали они уголь с барж и доставляли на берег. Командовал японец, я в этих делах не разбирался ни бельмеса!
— Твое дело смотреть, чтобы они работали, — приказал мне завхоз.
Японцы были в годах, каждый подходил мне в отцы. Они устроили мне местечко у ног шкипера, я был крохотный. Выгрузка шла и при крупной накатной зыби… Лихая, но опасная работа. Наши русские экипажи в кунгасах часто переворачивались, запаздывали, ленились во время выпрыгивать в холодную воду и выносить корму подальше на берег. А японцы нет. Сидят в своих малахаях и чутко ждут команду шкипера. У него длинная бамбуковая палка — не для битья, нет — для замера дна под кормой баркаса. По команде шкипера японцы спрыгивали в воду, подпирали плечами борта и весело выносили баркас вместе с волной на берег. Они были рады концу войны, радовались, что остались живы, что скоро вернутся домой. Не любили наших, боялись, но были послушны. И добрыми ко мне. Питался я с ними вместе, в основном моллюсками. И сейчас люблю эту пищу с рисом. Я прошел с ними хорошую школу.