— Будить капитана, или пусть отдыхает? — записывая время и новый курс судна, второй штурман обратился к гарпунеру, который неизвестно откуда появился рядом со стармехом.
— К нему подходить бесполезно…
— Не надо, мы только посмотрим, — посапывая в свои круглые ноздри конопатого носа, нервно всхлипнул брюхастым телом гарпунер Верныдуб. Команда наша, да и вся флотилия звала его Коля Рыжий. Синие глаза его уплыли куда-то под дуги лобных костей, а небритые щеки встали у носа, как два веснущатых кулака. Его рыжие брови в лучах солнца казались мне медными. На вид он был страшен, а по натуре добрый, но упрямый в житейской философии человек — он всякое начальство, особенно береговое, считал зловредным и считал, что его «нада гнать в три шея»: «Только и требуют — план давай!»…
«Настоящий дьяволина» — подумал о нем я еще в порту, первый раз увидев его на диване в моей каюте. Он два часа просидел молча, сопя, глядел на меня малахитовыми глазами и ушел тогда, не сказав ни слова.
— Выпить не требовал? — строго спросил старпом.
«Страшнее черта!» — говорила о нем буфетчица кают-компании и не смела, как и другая буфетчица из столовой команды, Маша, появляться на палубе во время охоты. «Бурелом» — так мысленно называл его я, верил в дурные приметы. Повар наш Касым говорил о нем: «Добрый человек к людям, а себя забывает, не кушает, как все, а аппетит хороший»…
2
— Видимо случайный кит, откуда он появился у Алеут в это время? — удивленный его размерами, спросил, ни к кому не обращаясь, Ник Ник.
Кит, занятый своими хлопотами, кружил на одном месте и делал высокие пенные веера, словно под ним что-то взрывалось.
— Гренландский кит, — повторил стармех Широв.
— С этого года охота на них запрещена, — сказал Пряхин.
Когда мы подошли к нему еще ближе, то все ахнули, увидев, как стоя почти вертикально в воде, кит поднимал на своем точеном стебле черные широкие крылья хвоста и на треть видимым нам телом бил по воде. Вода разверзалась воронкой и взлетала кустом белопенных брызг. После этих ударов слышался гром.
В такт этим ударам раздавались охи и ахи почти одичавших от восторга китоловов. От их утробного крика мне, еще не привыкшему к охоте, стало не по себе. «Одурели люди!» — думал я.
— Будто лед на реке подрывают, — сказал кто-то.
— Гренландский кит, — повторил стармех, оглядываясь, словно желая убедиться, что это не сон.
— Гренландских китов бить запрещено, — в третий раз поспешно повторил вахтенный помощник, опасливо поглядывая на Вернидуба: тот не любил советчиков. Но и второй знал свои обязанности и этими словами доказывал, что он на вахте и знает законы.
— Посмотрим, — автоматически застегивая верхнюю пуговицу овчинного полушубка, сказал гарпунер и двинулся на переходной мостик, за ним привычной тенью заторопился и старший механик Широв.
Во время охоты он всегда стоял за спиной гарпунера. Они оба, как артисты на сцене, жили такими тревогами азарта, что наблюдатели с мостика, с вант, видели все движения их натуры и всех охватывала охотничья тревога, потому что кроме гарпунера в эту работу включался вольный кит, судно, зыбкое ни на секунду не удерживающее всех в одном положении море и еще взведенная пушка, дрожащая рука пушкаря, слепящая перенапряженный глаз слеза и понятный пожирающий мужество гарпунера страх: «Вдруг промажу! Стрелять — не стрелять?!»
За первые месяцы промысла я начал вникать в тонкости этой нервной работы и понял — опытный стармех часто служил уравновешивающим звеном страхов и сомнений Вернидуба при выстреле в кита.
Был случай, после которого авторитет стармеха стал незыблемым.
До этого на баке часто сидел и наш пес Цыган, черный добродушный бездельник. В охоте он разбирался, считался членом команды и был всеми любим. Когда выстрел был прицельным пес весело носился по палубе, лаял, высовывая морду в клюзы фальшборта. Если гарпунер «мазал», Цыган с укоризной, будто стыдя, глядел на Верныдуба и уходил к себе на место. Это злило Верныдуба, не раз хотел он поддеть пса ногой, но тот строго держал дистанцию, зная, кто на судне хозяин.
Однажды, в минуту величайшего напряжения охоты за финвалом, целясь в кита и, как часто бывало, сомневаясь, гарпунер просто сказал или спросил у Широва: «Стрелять — не стрелять!» — и ждал ответа в удобную минуту. Цыган не выдержал напряжения и гавкнул. Гарпунер был не готов, но по «команде» Цыгана пальнул, в белый свет, как в копеечку, и набросился с бранью на Широва, а затем погнался за псом. Вот после этого, на потеху команде, Цыган был лишен права почетного впередсмотрящего на баке.