Рубикс усмехнулся, закатывая глаза:
— Я сказал, что сохраню тебе жизнь, но не в этой долбаной роскоши.
— Еда, кров и медицинская помощь — это предметы первой необходимости, а не роскошь.
Его голос пронзил мое ухо:
— И конечно ты знаешь, не так ли, принцесса? Всегда было все, что ты когда-либо хотела. Продолжай говорить, сука, и я покажу тебе, насколько жизнь может стать хуже. А потом поспорим о том, что считается долбаной роскошью.
Ударив ладонью по большой двери зала для собраний, вход распахнулся, и перед нами предстало то же высокое здание с голыми стенами из моего детства.
О боже.
Такие запутанные воспоминания. Такие счастливые времена теперь испорчены плохими. Мое сердце было наполнено Артуром и прошлым.
— Давай, Лютик.
Я покачала головой, скрестив руки десятилетнего ребенка, похожие на палки.
— Нее, у нас будут проблемы. Папа говорит, чтобы мы туда никогда не ходили. Только для взрослых.
Арт закатил глаза и подошел ко мне в лунном свете в качестве своего союзника.
— Это наше столько же, сколько их. Я хочу исследовать. Я устал от леса. Я уверен, что в этих запертых картотеках есть много интересного, что можно почитать, — протянув руку, он коснулся моей руки.
Мгновенно между нами затрещало то же электричество, которое год от года только усиливалось.
Он замер.
Я замерла.
Луна застыла.
Мы были слишком молоды, чтобы испытывать эти чувства. Слишком молоды, чтобы найти родственную душу.
Но именно это и произошло.
Рубикс отпустил меня, оттолкнув от себя в огромную комнату.
Я по инерции поскользнулась, когда вечернее солнце стало мрачным.
— Видишь, Клео? — Рубикс топнул ботинком. — Кафельный пол. Тебе не нужны туфли. А воздух теплый, поэтому и одежда тебе не нужна.
Его глаза позволяли себе вольности, скользнув по моему телу.
— На самом деле, мне даже нравится то, что на тебе надето. Ты точно больше не похожа на гребаного ребенка.
Не обращая на него внимания, я была в зале для собраний, который мы с Артом исследовали, тайком целовались и в конечном итоге спланировали свое лидерство, когда достигли совершеннолетия. Так много воспоминаний запечатлелось на стенах. Так много смеха со временем исчезло.
Боль привела меня к мысли о том, что Арт ранен или мертв. Я не могла смириться с мыслью о том, что найду его, чтобы снова потерять.
«Пожалуйста, будь жив».
Моя агония превратилась в почерневшую ненависть, усилив желание убить Рубикса и в конечном итоге вылечить мир от его злого безумия.
Я ожидала темноты и тишины, туманного мира, который помнила, с клубящимся сигаретным дымом и ожиданием новых завоеваний. Вместо этого меня допрашивали при ослепляющем верхнем свете, и меня жаждал зал мерзких людей.
Каждая пара глаз устремилась на меня.
И каждый атом внутри меня охватил лихорадочный страх.
— Что б меня. Вот она.
— Наша собственная маленькая королева воскресла из чертовых мертвецов.
— Блять, ее волосы похожи на огонь, в котором она сгорела.
— Покажи нам свои шрамы, милая принцесса.
Все голоса грохотали вокруг меня, кружились в ушах, разлагаясь своими намерениями.
Сохраняя надменное и бесстрастное лицо, я взглянула на мужчин, сидящих за огромным деревянным столом. Пустые бутылки из-под выпивки и пахнущие бонги покоились в грязных руках, по меньшей мере, тридцати братьев. В отличие от «Чистой порочности» клубная комната «Кинжала с розой» была грязной и заброшенной. Пустые банки из-под пива валялись на полу, а обертки от презервативов прилипли к грязным диванам, сдвинутым в угол, чтобы освободить место для огромного стола. Стены были покрыты граффити, а клубные зайки беспорядочно лежали на стульях и на полу.
Было что сказать о чистоте, смывающей зло из души. «Кинжал с розой» нуждался в дезинфекции всего комплекса.
Мужчина с лысой головой и татуировкой в виде яркой кобры облизнул губы, присвистнув в мою сторону.
Кобра.
«Я помню его».
Он бил Артура по затылку всякий раз, когда ловил нас за домашним заданием. Он сказал, что мы зря тратили время на образование, когда Артуру суждено было всегда быть сучкой.
Другой мужчина с длинными жирными черными волосами закинулся табаком и внимательно посмотрел на меня.
«Его я тоже помню».
Сикамор.
Назван в честь его любви к изготовлению черенков и оружия из платана. (прим. пер.: Платаны — высокие листопадные деревья с густой широкой кроной.)