— Что ж, вполне возможно.
— Может, обдумаешь именно этот вариант?
— Нет, пока не стоит. — Майкл провел ладонью по подбородку. — Полагаю, сейчас мне надо обдумать самые разные варианты, а затем остановиться на каком-то одном, самом правдоподобном.
— Такой вариант у тебя уже есть, так что не пытайся меня одурачить. — Закончив перевязывать рану, Антония сделала на концах «бинта» изящный бантик. — Последнее покушение окончательно убедило тебя кое в чем, не так ли? Ты полагаешь, что наверняка будут и другие попытки убить тебя, ведь так? Иными словами, они не уймутся, пока работа не будет выполнена.
— Я предпочел бы, чтобы о моем убийстве не говорили как о работе, — проворчал Майкл.
Антония тихонько фыркнула.
— Тогда скажи, как еще это называть.
Проигнорировав замечание собеседницы, Майкл продолжил:
— К несчастью, первый убийца не остался в живых, иначе я уже тогда, бы получил все ответы и обошелся бы без сегодняшней ночной встречи. — Это была самозащита, и он даже не сам убил того человека — его кучер, заметив нападавшего, достал пистолет в очень удачный момент (или в неудачный, это уж как посмотреть). И кучер оказался на редкость метким стрелком.
К сожалению, нападавший умер почти мгновенно и оказался совершенно бесполезным. Досадно, это точно. Раненые обычно довольно разговорчивы, а вот мертвые в этом отношении — сплошное разочарование.
— Но раз уж так случилось… что ты теперь собираешься делать? — спросила Антония, приподняв свои черные брови.
— Что делать? — переспросил Майкл со вздохом. — Что-нибудь непременно придется сделать, вернее — придумать. Вот только в данный момент я не знаю, что именно, — добавил он, снова помрачнев.
Действительно, как же он будет объяснять эту рану в свою брачную ночь? Ведь даже в темноте и под одеялом его молодая жена узнает про рану, потому что почувствует бинты. Рана, слава Богу, не слишком серьезная, поэтому не сделает его недееспособным, но все же через два дня ее вряд ли можно будет разбинтовать без риска, что она снова откроется.
Проклятие! Жизнь становится все сложнее, и этот случай — прекрасное тому доказательство. Если он зальет кровью свою молодую жену, это едва ли можно будет посчитать романтичным. И — опять-таки! — это происшествие потребует каких-то объяснений. Вот только каких именно?
Мысленно выругавшись, Майкл проворчал:
— Бренди у тебя есть?
Бренди требовалось даже не от боли, а для того, чтобы прочистить мозги.
Антония с улыбкой кивнула:
— Разумеется, есть. Контрабандное французское бренди. Все-таки приходится признать, что эти ублюдки могут делать хоть что-то хорошее. Садись вот в это кресло, Мигель. Тут тебе будет удобнее.
Она прошла в дальний угол комнаты и смыла кровь с рук. Затем, взяв с маленького столика хрустальный графин и бокалы, налила две порции и вернулась к гостю — босая, в распахнутом халате и, как всегда, необычайно женственная и соблазнительная.
— Спасибо. — Майкл поудобнее устроился в кресле и взял один из бокалов. Сделав глоток, сказал: — Мне также потребуется новая рубашка. Может быть, Лоренс одолжит мне какую-нибудь? Сейчас в Саутбруке в предвкушении моей свадьбы собралось множество гостей, и я не могу быть уверен, что проскользну в дом незаметно. Я оставлю свой сюртук здесь, если ты займешься им.
— Не беспокойся, Мигель, я сделаю все, что ты захочешь, — с хрипотцой в голосе ответила хозяйка.
Последние слова Антонии прозвучали как весьма прозрачный намек, однако Майкл предпочел его не заметить. В некоторых ситуациях эта женщина оказывалась чрезвычайно полезна, но, к сожалению, она была не очень умна.
Заставив себя улыбнуться, Майкл отметил:
— Спасибо, дорогая. Я всегда ценил твою верность и твою находчивость.
— Но ты все равно намереваешься жениться на своей малышке, не так ли, Мигель?
Он посмотрел на нее поверх своего бокала и кивнул:
— Да, совершенно верно.
— Миледи, я доставил вашу драгоценную посылку едва ли не к порогу шикарного особняка, — сообщил дворецкий, поморщившись.
Антония, сидевшая у камина, взглянула на него с усмешкой:
— Ревность совсем не идет тебе, Лоренс.
Широкоплечий дворецкий — она ничего не знала об этом таинственном человеке — стоял у двери ее спальни. Через всю левую щеку Лоренса — Антония даже не знала, имя это или фамилия, — протянулся широкий неровный шрам, но и при этом дефекте он был довольно привлекательным мужчиной (разумеется, так считали только те женщины, которым нравились грубоватые мужчины с невероятно широкими плечами).