Викентий Львович, конспиративно озираясь, достал из кожаной папки стопку листов с чертежами. Пояснения давал шепотом, как Ленин в декабре семнадцатого. Чтобы подготовить такие аккуратные, подробные схемы, затратил, похоже, не одну ночь. Вход в банк, центральный зал, проход к компьютерным помещениям. А вот и его величество главный компьютер — красавец пучеглазый со множеством ртов. Набитый электронными мозгами, как улей сотами. На схемах предстал перед Вдовкиным как живой — подмигивающий, дышащий, родной. Ему уже не терпелось подойти к нему и погладить упругие пластиковые бока. Было время, когда он и сам мечтал стать компьютером.
— Вы кто по профессии? — поинтересовался у Викентия Львовича.
— Неважно, — ответил подельщик, в очередной раз вздрогнув и перекосившись. Судя по всему, его мучила лишь одна зловещая картина: как его, слабо упирающегося, ведут в камеру, откуда навстречу злорадно поблескивают глазками нетерпеливые уголовники. Наверное, не поверил Алеше, когда тот объяснил, что в камерах крупное ворье давно не сидит. Там все места заняты нераскаявшимися коммуняками, а также мелкой шушерой, способной разве что стибрить кошелек в автобусе.
Через час Вдовкин объявил, что информации вполне достаточно и хоть завтра он готов в поход. Алеша Михайлов, все это время просидевший истуканом, весело к ним обернулся.
— Завтра не завтра, а денька через три приступим, помолясь. Викеша, дорогой, да ты, никак, обоссался?
Викентий Львович, ритуально содрогнувшись, ответил, однако, с большим достоинством:
— Попрошу вас, господин Михайлов, не обращаться ко мне подобным образом. Я согласился сотрудничать, но, в общем, прошу прощения, в сортире с вами не сидел.
— Суровый ты человек, Викентий, — огорчился Алеша. — Мало в тебе душевного тепла. Лезешь под смертельную статью и даже не улыбнешься. Погляди на Вдовкина, какой он весь праздничный накануне преступления века. А ведь тоже интеллигент, как и ты. Тоже с идеалами. Эх, ребятки, разве так обнимаются с криворукой.
— Зачем вы так говорите? — совсем другим, писклявым голоском протянул Викентий Львович. — Зачем пугаете? Вы же сами обещали, я останусь в стороне.
— Был у нас в тюряге один шалопут. Навесили на него сразу три убийства плюс изнасилование. По ошибке, конечно. Он зарезал-то по пьяни всего лишь родную тещу. Так вот, повели его мочить, а он все верещал: как же так! Адвокат обещал помилование! Ну не забавно ли?
— Я могу и на попятную пойти! — взвизгнул Викентий Львович. — Ведите себя прилично! Я вам не лагерный придурок.
От долгого страха этот человек чрезвычайно осмелел.
— Оставьте его в покое, Алеша, — миролюбиво заметил Вдовкин. — Вы же видите, ему не по себе.
— Вижу, что не по себе. Это меня немного беспокоит. Хочешь совет, Викентий? Не думай ни о чем плохом, а думай только об очень хорошем. Представляешь, сколько сможешь купить на честно заработанные бабки. Машину, дачу, девку красивую купишь, и еще останется три мешка с ассигнациями.
— Я иду на преступление не из-за денег, — вдруг заявил Викентий Львович.
— Вот те на! А из-за чего же?
— Вам не понять. Вы привыкли все мерить рублем.
От предложения подбросить его на работу в банк Викентий Львович категорически отказался. Собрал все бумажки обратно в папку и откланялся. К пиву и лещу так и не притронулся. Петляя, точно путал следы, спустился к набережной и побрел вдоль Москвы-реки. Нелепая, сиротливая фигура в серенькой вязаной безрукавке и широченных штанах, модных в тридцатые годы. На Вдовкина он произвел самое благоприятное впечатление. Маленький, сентиментальный человечек, посмевший бросить вызов судьбе. В папочку с чертежами он уместил все свои комплексы.
— Не подвел бы в последний момент, — усомнился Вдовкин.
— У него четверо детей и мать помирает, — сказал Алеша. — Хочет отправить ее на лечение в Германию.
— Он сам вам сказал?
— Какая разница.
— Во мне вы тоже уверены, Алеша?
— Конечно.
— Почему, позвольте спросить?