— Не хочу подзуживать, сержант, — сказал он, — но для Креста ты такой сосунок, что он с тобой самолично даже связываться не будет. Сочтет зазорным. И придется тебе поверить на слово, потому что сажаю тебя под домашний арест. Вплоть до особого распоряжения.
— За что, командир?!
— Хочу поберечь до свадьбы. Засветился ты, братец, когда к девке его полез.
Коля Фомкин артачиться не посмел, не тот был момент. Когда в голосе Башлыкова проступали отеческие нотки, а в глазах вспыхивал зеленый огонек, следовало прятать голову под крыло. Гнев его бывал непредсказуем и страшен. Но он остался при убеждении, что командир не прав. Редко такое бывало, но случалось иногда. Командир не слышал, как Настя на прощание сказала:
— Я бы с тобой подружилась, милый юноша. Ты мне нравишься, ты веселый и добрый. Но нельзя. Я принесу тебе несчастье. Не ищи меня больше, пожалуйста!
Села в такси и укатила. Коля Фомкин, неотразимый сердцеед, воин и поэт, ей поверил. Он почувствовал: еще минута-две — и побредет за ней, как повязанный телок. Не ищи меня, сказала она. Да чего тебя искать, темноглазая гордячка с пушкой, когда он все ступеньки твоего дома обнюхал.
С утра Башлыков бездельничал и, чтобы не расслабляться в одиночестве (ждать, возможно, придется до вечера), вызвал по телефону свою маруху Людмилу Васильевну. Она приехала возмущенная.
— Кем ты себя вообразил, Башлыков, — заблажила с порога, — что я тебе, служанка, прислуга?! Немедленно выезжай! Да кто ты такой?! Неужели не можешь поговорить с женщиной по-человечески? А вдруг я занята? А вдруг у меня дела? Хозяин выискался! Да ты же не платишь ни шиша!
— Как то есть? — удивился Башлыков. — А в тот раз отстегнул целых десять баксов. И еще колготки подарил. Не новые, правда, женины, но вполне приличные. Сколько же ты стоишь?
Людмила Васильевна намерилась вцепиться ногтями в его наглую рожу, но эта попытка ей еще ни разу не удалась. Тут же она оказалась в постели, согнутая в три погибели и без нижнего белья. Привычно смирясь, она приготовилась к вторжению, но ничего не произошло. Башлыков глубоко задумался, бессильно свеся руки вдоль туловища. Потом вдруг сказал:
— Пожалуй, это единственный способ.
Людмила Васильевна, естественно, приняла эти слова на свой счет, задиристо ответила:
— Для тебя единственный, потому что ты мужик деревянный. Другие бывают поизобретательнее.
Ожидала окрика, а то и затрещины, но Башлыков был благодушен.
— И то верно, деревянная башка. А ты чего развалилась, как на работе, пойдем-ка лучше кофейку попьем.
Озарение было мгновенным, как все озарения. Мимолетным оком, случайно угадал он свой путь. Этот путь вел его к Благовестову, и ни к кому иному. Алешка Крест, Серго и прочие, им подобные, помельче или покрупнее, — лишь небольшие остановки на этом долгом сыскном пути. Миг озарения, как поцелуй ребенка, развеял наконец все сомнения. Благовестова пора пресечь… У правосудия, как у злодейства, множество ликов, и вовсе не обязательно последнюю точку в приговоре ставить прокурору.
За кофе и мятными пряниками Людмила Васильевна разомлела, оттаяла сердцем.
— Мне бы знать, кто ты такой, — сказала она, — может, я тебя полюблю.
Башлыков заманчивое предложение отверг:
— Меня любить не надо, а помочь, пожалуй, сможешь.
— Чем, Гришенька?
— После скажу, когда придумаю.
Людмила Васильевна сладко потянулась, грудью повела истомно.
— Хочешь знать, почему мне обидно?
— Ну?
— Ты меня за человека не считаешь. Думаешь, если я этим промышляю, то уж и не человек.
— Тут двух мнений быть не может.
— Еще обидно, потому что к тебе тянет. Я твоих звоночков, Гриша, как колокольчиков небесных жду. И это мне странно самой.
— Чего тут странного? Я мужик лихой и на подарки не жадный. Чего еще надо.
— Пошути еще, Гриша. Страсть люблю, когда шутишь.
Любовную идиллию нарушил телефонный звонок. Звонил один из топтунов, доложил, что Алешка Михайлов пошел в «Сандуны». Там у него забронирован номер, с двух до четырех. Башлыков спросил, кто с ним, но спросил для подстраховки. Он и так знал, что в баню Михайлов ходит один, это одна из его маленьких причуд.
— Возьми Фомкина и Емелю, — распорядился Башлыков. — Машину оставьте на углу, у светофора. Без надобности не высовывайтесь. Все, отбой.