— Что тебе Саша вчера сказал?
— Не трясись. Саша благороднее, чем ты. Узнав про измену, он нас сразу простил.
— Но я же был пьян.
— У тебя есть удивительное качество, дорогой, — заметила она вкрадчиво. — Ты никогда не бываешь виноватым. Наверное, поэтому так иногда хочется отвесить тебе оплеуху.
Наденька достала из сумочки пачку ментоловых сигарет и с наслаждением затянулась. За соседний столик опустился молодой парень в распахнутой до пупа розовой рубахе, с большим серебряным нательным крестом и начал пялиться на нее с бесшабашной удалью кобеля, узревшего течную сучку.
— Я не хочу с тобой ссориться, — сказал я.
— Забавно… Чтобы убедиться, какой ты редкостный негодяй, понадобилось лечь с тобой в постель.
Я вежливо предупредил кобеля за соседним столиком:
— Дама ангажирована, молодой человек. Отвернись, а то глаз выколю.
Юноша постучал себя кулаком по лбу и добродушно спросил:
— Что, батя, крыша поехала?
Наденька ослепительно ему улыбнулась, а мне сказала:
— Женечек, а ведь ты становишься опасным для окружающих.
Молодой человек, уже как бы официально принятый в нашу компанию, галантно заметил:
— Старики все чокнутые. Время такое, девушка. У них отобрали бесплатную кормушку.
— У кого это — у них? — спросил я.
Он не посчитал нужным ответить, но как-то незаметно почти передвинулся за наш столик. Наденька сияла. Куда подевалась ее суровость. Она только лишь не мурлыкала. И для того чтобы ее ублажать, всего-то потребовалось, чтобы наглый юнец назвал ее «девушкой».
— Мишель, — представился он. — Не возражаете, если я с вами немного побуду? Скучно одному жрать мороженое. Сейчас моя телка должна подскочить, чего-то задерживается. Наверное, подмывается. А насчет «них», батя, я тебе так скажу. Вы никто жить не научились. То есть прожили, да так и не поняли — зачем? Или я не прав? Тогда возрази.
Он заговорщицки подмигнул Наденьке и положил мослатую руку на спинку ее стула. Качок, конечно, был что надо, заглядение. И лицо приятное: широкоскулое, с нежной кожей, с ясными, смеющимися глазами. Отбивать девок ему, разумеется, было не впервой, и с Наденькой, он полагал, осечки не будет. Судя по ее игривому смешку, он, возможно, не очень и ошибался. Я был чрезвычайно рад его появлению. Вон как быстро судьба предоставила Наденьке случай отомстить негодяю, то есть мне. Надо заметить, она была из тех женщин, которые вообще любят стравливать мужиков, чтобы посмотреть, как они грызутся. Это был ее единственный недостаток. Других я не знал. На скрупулезное изучение других ее недостатков долгие годы убил ее муж.
— А что ты подразумеваешь под умением жить? — спросил я. — Бабки заколачивать?
— Не только заколачивать, но и тратить. Вы же трясетесь над каждым грошом, потому и нищие.
Он все больше мне нравился. Стерильный образчик нового русского без примеси фарисейства. Двухклеточное существо с претензией на божественное всеведение. Я знал людей и постарше, и поумнее, которые рассуждали о бытие с такой же умилительной категоричностью. Это и был питательный планктон нынешнего режима: люди, выросшие как бы вне социального страха, но чудесным образом напрочь утратившие способность к психологической самоориентации. Добро и зло они воспринимали исключительно через товарный ценник в СКВ. Неожиданный мой соперник Мишель выглядел, как сто тысяч его братьев по всем ларькам Москвы — вкрадчиво-настырный и словно недавно из-под душа.
— Значит, ты над грошами не трясешься? А взаймы дашь?
— Сколько?
— Сотенка баксов мне бы не повредила.
Презрительно ухмыльнувшись, парень выудил из широких штанин запечатанную пачку тысячных банкнот, брякнул перед собой на стол.
— С одним условием, батяня.
— С каким?
— Немедленно исчезаешь. Дама остается со мной.
В затруднении я поглядел на раскрасневшуюся Наденьку.
— Условие приемлемое. Но ты же вроде ждешь какую-то телку?
— Это уже мои проблемы.
Я потянулся к деньгам, но Наденька не дала их взять. Так больно смазала ложкой по пальцам, по косточкам, в глазах заискрилось.
— Пошли отсюда, тут не поговоришь. Слишком козлом воняет.
Я послушно поплелся за ней. У выхода обернулся, развел руками: дескать, извини, старина, не сторговались не по моей вине. Если парень и огорчился, то по нему не было заметно: лыбился как именинник.